Ты мне сказал, небрежен и суров,
что у тебя — отрадное явленье!-
есть о любви четыреста стихов,
а у меня два-три стихотворенья.
Что свой талант (а у меня он был,
и, судя по рецензиям, не мелкий)
я чуть не весь, к несчастью, загубил
на разные гражданские поделки.
И выходило — мне резону нет
из этих обличений делать тайну,-
что ты — всепроникающий поэт,
а я — лишь так, ремесленник случайный.
Ну что ж, ты прав. В альбомах у девиц,
средь милой дребедени и мороки,
в сообществе интимнейших страниц
мои навряд ли попадутся строки.
И вряд ли что, открыв красиво рот,
когда замолкнут стопки и пластинки,
мой грубый стих томительно споет
плешивый гость притихшей вечеринке.
Помилуй бог!- я вовсе не горжусь,
а говорю не без душевной боли,
что, видимо, не очень-то гожусь
для этакой литературной роли.
Я не могу писать по пустякам,
как словно бы мальчишка желторотый,-
иная есть нелегкая работа,
иное назначение стихам.
Меня к себе единственно влекли —
я только к вам тянулся по наитью —
великие и малые событья
чужих земель и собственной земли.
Не так-то много написал я строк,
не все они удачны и заметны,
радиостудий рядовой пророк,
ремесленник журнальный и газетный.
Мне в общей жизни, в общем, повезло,
я знал ее и крупно и подробно.
И рад тому, что это ремесло
созданию истории подобно.
