Невозможно не вклиниться
в человеческий водоворот —
у подъезда гостиницы
тесно толпится народ.
Не зеваки беспечные,
что на всех перекрестках торчат,–
дюжий парень из цеха кузнечного,
комсомольская стайка девчат.
Искушенный в политике
и по части манер,
в шляпе, видевшей видики,
консультант–инженер.
Тут же — словно игрушечка
на кустарном лотке —
боевая старушечка
в темноватом платке.
И прямые, отменные,
непреклонные, как на часах,
молодые военные
в малых — покамест — чинах.
Как положено воинству,
не скрываясь в тени,
с непреложным достоинством
держатся строго они.
Под бесшумными кронами
зеленеющих лип городских —
ни трибун с микрофонами,
ни знамен никаких.
Догадались едва ли вы,
отчего здесь народ:
черный сын Сенегалии
руки белые жмет.
Он, как статуя полночи,
черен, строен и юн.
В нашу русскую елочку
небогатый костюм.
По сорочке подштопанной
узнаем наугад:
не буржуйчик (ах, чтобы им!),
наш, трудящийся брат.
Добродушие голоса,
добродушный зрачок.
Вместо русого волоса —
черный курчавый пушок.
И выходит, не знали мы —
не поверить нельзя,–
что и в той Сенегалии
у России друзья.
Не пример обольщения,
не любовь напоказ,
а простое общение
человеческих рас.
Светит солнце весеннее
над омытой дождями Москвой,
и у всех настроение —
словно праздник какой.
