Когда я об стену разбил лицо и члены
 И всё, что только было можно, произнёс,
 Вдруг сзади тихое шептанье раздалось:
 «Я умоляю вас, пока не трожьте вены.
При ваших нервах и при вашей худобе
 Не лучше ль чаю? Или огненный напиток?
 Чем учинять членовредительство себе,
 Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток».
Он сказал мне: «Приляг,
 Успокойся, не плачь».
 Он сказал: «Я не враг —
 Я твой верный палач.
Уж не за полночь — за три,
 Давай отдохнём.
 Нам ведь всё-таки завтра
 Работать вдвоём». —
«Чем чёрт не шутит, что ж, хлебну, пожалуй, чаю,
 Раз дело приняло приятный оборот,
 Но ненавижу я весь ваш палачий род —
 Я в рот не брал вина за вас, и не желаю!»
Он попросил: «Не трожьте грязное бельё.
 Я сам к палачеству пристрастья не питаю.
 Но вы войдите в положение моё —
 Я здесь на службе состою, я здесь пытаю,
Молчаливо, прости,
 Счёт веду головам.
 Ваш удел — не ахти,
 Но завидую вам.
Право, я не шучу,
 Я смотрю делово:
 Говори что хочу,
 Обзывай хоть кого».
Он был обсыпан белой перхотью, как содой,
 Он говорил, сморкаясь в старое пальто:
 «Приговорённый обладает, как никто,
 Свободой слова, то есть подлинной свободой».
И я избавился от острой неприязни
 И посочувствовал дурной его судьбе.
 Спросил он: «Как ведёте вы себя на казни?»
 И я ответил: «Вероятно, так себе…
Ах, прощенья прошу,
 Важно знать палачу,
 Что, когда я вишу,
 Я ногами сучу.
Да у плахи сперва
 Хорошо б подмели,
 Чтоб, упавши, глава
 Не валялась в пыли».
Чай закипел, положен сахар по две ложки.
 «Спасибо!» — «Что вы? Не извольте возражать!
 Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать,
 А грязи нет — у нас ковровые дорожки».
Ах, да неужто ли подобное возможно!
 От умиленья я всплакнул и лёг ничком.
 Потрогав шею мне легко и осторожно,
 Он одобрительно поцокал языком.
Он шепнул: «Ни гугу!
 Здесь кругом стукачи.
 Чем смогу — помогу,
 Только ты не молчи.
Стану ноги пилить —
 Можешь ересь болтать,
 Чтобы казнь отдалить,
 Буду дольше пытать…»
Не ночь пред казнью, а души отдохновенье!
 А я — уже дождаться утра не могу,
 Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,
 Я крикну весело: «Остановись, мгновенье!»
«…И можно музыку заказывать при этом,
 Чтоб стоны с воплями остались на губах…»
 Я, признаюсь, питаю слабость к менуэтам,
 Но есть в коллекции у них и Оффенбах.
«…Будет больно — поплачь,
 Если невмоготу», —
 Намекнул мне палач.
 Хорошо, я учту.
Подбодрил меня он,
 Правда сам загрустил —
 Помнят тех, кто казнён,
 А не тех, кто казнил.
Развлёк меня про гильотину анекдотом,
 Назвав её карикатурой на топор:
 «Как много миру дал голов французский двор!..»
 И посочувствовал наивным гугенотам.
Жалел о том, что кол в России упразднён,
 Был оживлён и сыпал датами привычно,
 Он знал доподлинно, кто, где и как казнён,
 И горевал о тех, над кем работал лично.
«Раньше, — он говорил, —
 Я дровишки рубил,
 Я и стриг, я и брил,
 И с ружьишком ходил.
Тратил пыл в пустоту
 И губил свой талант,
 А на этом посту
 Повернулось на лад».
Некстати вспомнил дату смерти Пугачёва,
 Рубил — должно быть, для наглядности — рукой.
 А в то же время знать не знал, кто он такой, —
 Невелико образованье палачёво.
Парок над чаем тонкой змейкой извивался,
 Он дул на воду, грея руки о стекло.
 Об инквизиции с почтеньем отозвался
 И об опричниках — особенно тепло.
Мы гоняли чаи,
 Вдруг палач зарыдал —
 Дескать, жертвы мои
 Все идут на скандал.
«Ах вы, тяжкие дни,
 Палачёва стерня.
 Ну за что же они
 Ненавидят меня?»
Он мне поведал назначенье инструментов.
 Всё так не страшно — и палач как добрый врач.
 «Но на работе до поры всё это прячь,
 Чтоб понапрасну не нервировать клиентов.
Бывает, только его в чувство приведёшь,
 Водой окатишь и поставишь Оффенбаха,
 А он примерится, когда ты подойдёшь,
 Возьмет и плюнет — и испорчена рубаха».
Накричали речей
 Мы за клан палачей.
 Мы за всех палачей
 Пили чай — чай ничей.
Я совсем обалдел,
 Чуть не лопнул, крича.
 Я орал: «Кто посмел
 Обижать палача!..»
Смежила веки мне предсмертная усталость.
 Уже светало, наше время истекло.
 Но мне хотя бы перед смертью повезло —
 Такую ночь провёл, не каждому досталось!
Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,
 Согнал назойливую муху мне с плеча…
 Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье
 И образ доброго чудного палача.


 (8 оценок, среднее: 4,13 из 5)
 (8 оценок, среднее: 4,13 из 5)