Я был и слаб, и уязвим,
Дрожал всем существом своим,
Кровоточил своим больным,
Истерзанным нутром.
И, словно в пошлом попурри,
Огромный лоб возник в двери
И озарился изнутри
Здоровым недобром.
Но властно дёрнулась рука:
«Лежать лицом к стене!»
И вот мне стали мять бока
На липком топчане.
А самый главный сел за стол,
Вздохнул осатанело
И что-то на меня завёл
Похожее на «дело».
И что-то на меня завёл
Похожее на «дело».
Вот в пальцах цепких и худых
Смешно задёргался кадык,
Нажали в пах, потом — под дых,
На печень-бедолагу.
Когда давили под ребро —
Как ёкало мое нутро!
И кровью харкало перо
В невинную бумагу.
В полубреду, в полупылу
Разделся донага,
В углу готовила иглу
Нестарая карга.
И от корней волос до пят
По телу ужас плёлся:
А вдруг уколом усыпят,
Чтоб сонный раскололся?!
Он, потрудясь над животом,
Сдавил мне череп, а потом
Предплечья мне стянул жгутом
И крови ток прервал.
Я было взвизгнул, но замолк —
Сухие губы на замок.
А он кряхтел, кривился, мок,
Писал и ликовал.
Он в раж вошёл — знакомый раж,
Но я как заору:
«Чего строчишь? А ну, покажь
Секретную муру!..»
Подручный — бывший психопат —
Вязал мои запястья,
Тускнели, выложившись в ряд,
Орудия пристрастья.
Я тёрт, и бит, и нравом крут,
Могу — вразнос, могу — враскрут,
Но тут смирят, но тут уймут —
Я никну и скучаю.
Лежу я голый как сокол,
А главный — шмыг да шмыг за стол,
Всё что-то пишет в протокол,
Хоть я не отвечаю.
Нет, надо силы поберечь,
А то ослаб, устал,
Ведь скоро пятки станут жечь,
Чтоб я захохотал.
Держусь на нерве, начеку,
Но чувствую отвратно:
Мне в горло всунули кишку —
Я выплюнул обратно.
Я взят в тиски, я в клещи взят —
По мне елозят, егозят,
Всё вызнать, выведать хотят,
Всё пробуют на ощупь.
Тут не пройдут и пять минут,
Как душу вынут, изомнут,
Всю испоганят, изорвут,
Ужмут и прополощут.
«Дыши, дыши поглубже ртом!
Да выдохни — умрёшь!» —
«У вас тут выдохни — потом
Навряд ли и вздохнёшь!»
Во весь свой пересохший рот
Я скалюсь: «Ну, порядки!
Со мною номер не пройдёт,
Товарищи-ребятки!»
Убрали свет и дали газ,
Доска какая-то зажглась —
И гноем брызнуло из глаз,
И булькнула трахея.
И он зверел, входил в экстаз,
Приволокли зачем-то таз…
Я видел это как-то раз —
Фильм в качестве трофея.
Ко мне заходят со спины
И делают укол…
«Колите, сукины сыны,
Но дайте протокол!»
Я даже на колени встал,
Я к тазу лбом прижался;
Я требовал, и угрожал,
Молил и унижался.
Но туже затянули жгут,
Вон вижу я — спиртовку жгут,
Все рыжую чертовку ждут
С волосяным кнутом.
Где-где, а тут своё возьмут!
А я гадаю, старый шут:
Когда же раскалённый прут —
Сейчас или потом?
Шабаш калился и лысел,
Пот лился горячо,
Раздался звон — и ворон сел
На белое плечо.
И ворон крикнул: «Nеvеr mоrе!»
Проворен он и прыток,
Напоминает: прямо в морг
Выходит зал для пыток.
Я слабо подымаю хвост,
Хотя для них я глуп и прост:
«Эй! За пристрастный ваш допрос
Придётся отвечать!
Вы, как вас там по именам,
Вернулись к старым временам!
Но протокол допроса нам
Обязаны давать!»
И я через плечо кошу
На писанину ту:
«Я это вам не подпишу,
Покуда не прочту!»
Мне чья-то жёлтая спина
Ответила бесстрастно:
«А ваша подпись не нужна —
Нам без неё всё ясно».
«Сестрёнка, милая, не трусь —
Я не смолчу, я не утрусь,
От протокола отопрусь
При встрече с адвокатом!
Я ничего им не сказал,
Ни на кого не показал,
Скажите всем, кого я знал:
Я им остался братом!»
Он молвил, подведя черту:
Читай, мол, и остынь!
Я впился в писанину ту,
А там — одна латынь…
В глазах — круги, в мозгу — нули,
Проклятый страх, исчезни:
Они же просто завели
Историю болезни!
