Как во городе во главном,
Как известно — златоглавом,
В белокаменных палатах,
Знаменитых на весь свет,
Воплотители эпохи,
Лицедеи-скоморохи —
У кого дела не плохи, —
Собирались на банкет.
Для веселья есть причина:
Ну, во-первых — дармовщина,
Во-вторых — любой мужчина
Может даму пригласить,
И, потискав даму ону,
По салону весть к балкону
И без денег — по талону —
Напоить… и закусить.
И стоят в дверном проёме
На великом том приёме
На дежурстве и на стрёме
Тридцать три богатыря.
Им потеха — где шумиха,
Там ребята эти лихо
Крутят рученьки, но — тихо,
Ничего не говоря.
Но ханыга, прощелыга,
Забулдыга и сквалыга
От монгольского от ига
К нам в наследство перешли,
И они входящим — в спину
Хором, враз: «Даёшь Мазину!
Дармовую лососину!
И Мишеля Пиколи!»
…В кабаке старинном «Каме»
Парень кушал с мужиками.
Все ворочали мозгами —
Кто хорош, а кто и плох.
А когда кабак закрыли,
Все решили: не допили.
И трезвейшего снабдили,
Чтоб чего-то приволок.
Парень этот для начала
Чуть пошастал у вокзала —
Там милиция терзала
Сердобольных шоферов.
Он рванул тогда накатом
К белокаменным палатам —
Прямо в лапы к тем ребятам —
По мосту, что через ров.
Под дверьми всё непролазней
(Как у Лобного на казни),
И толпа всё безобразней —
Вся колышется, гудёт.
Не прорвёшься, хоть ты тресни!
Но узнал один ровесник:
«Это тот, который песни…
Пропустите, пусть идёт!»
«Не толкайте, не подвинусь, —
Думал он, — а вдруг на вынос
Не дадут, вот будет минус!..»
Ах! Красотка на пути!
Но Ивану не до крали:
Лишь бы только торговали,
Лишь бы дали, лишь бы дали!
Время — два без десяти.
У буфета всё нехитро:
«Пять «четверок», два пол-литра!
Эй! Мамаша! Что сердита?
Сдачи можешь не давать!..»
Повернулся, а средь зала
Краля эта танцевала!
Вся блестела, вся сияла,
Как звезда — ни дать, ни взять!
И упали из подмышек
Две больших и пять малышек
(Жалко, жалко ребятишек,
Очень жаждущих в беде),
И осколки, как из улья,
Разлетелись — и под стулья…
А пред ним мелькала тулья
Золотая на звезде.
Он за воздухом к балконам —
Поздно! Вырвались со звоном
И из сердца по салонам
Покатились клапана…
И, назло другим принцессам,
Та — взглянула с интересом.
Хоть она, — писала пресса, —
Хороша, но холодна.
Одуревшие от рвенья,
Рвались к месту преступленья
Люди плотного сложенья,
Засучивши рукава.
Но не сделалось скандала,
Всё вокруг затанцевало —
Знать, скандала не желала
Предрассветная Москва.
И заморские ехидны
Говорили: «Ах, как стыдно!
Это просто несолидно,
Глупо так себя держать!..»
Только негр на эту новость
Укусил себя за ноготь —
В Конго принято, должно быть,
Так восторги выражать.
…Оказал ему услугу
И оркестр с перепугу,
И толкнуло их друг к другу
(Говорят, что сквозняком),
И ушли они, не тронув
Любопытных микрофонов,
Так как не было талонов
Спрыснуть встречу коньяком.
Говорят: живут же люди
В этом самом Голливуде
И в Париже… Но — не будем,
Пусть болтают куркули!
Кстати, те, с кем был я в «Каме»,
Оказались мужиками:
Не махали кулаками —
Улыбнулись и ушли.
…И пошли летать в столице
Нежилые небылицы —
Молодицы, не девицы,
Словно деньгами сорят,
В подворотнях, где потише,
И в мансардах, возле крыши,
И в местах ещё повыше
Разговоры говорят.
