Пустяшный факт —
 а вот пожалте!
 И месяцы
 даже
 его не истопали.
 С вечера
 в Ялте
 ждал «Севастополя».
 Я пиво пил,
 изучал расписание,
 охаживал мол,
 залив огибающий,
 углублялся
 в круги
 для спасания
 погибающих.
 Всю ночь прождали.
 Солнце взвалив,
 крымское
 утро
 разинулось в зное.
 И вот
 «Севастополь»
 вылез в залив,
 спокойный,
 как заливное.
 Он шел,
 как собака
 к дичи подходит;
 вползал,
 как ревматик
 вползает на койку.
 Как будто
 издевается пароходик,
 на нас
 из залива
 делая стойку.
 Пока
 прикрутили
 канатом бока,
 машина
 маслом
 плевалась мило.
 Потом
 лебедкой
 спускали быка —
 ревел,
 возможно
 его прищемило.
 Сошел капитан.
 Продувная бестия!
 Смотрел
 на всё
 невинней овцы.
 Я тыкал
 мандат,
 прикрывая
 «Известия»
 и упирая
 на то, что «ВЦИК».
 Его
 не проведешь на мандате —
 бывали
 всякие
 за несколько лет!
 — Идите
 направо,
 червонец дайте,
 а вам
 из кассы
 дадут билет. —
 У самого лег
 у котла
 на наре.
 Варили
 когда-нибудь
 вас
 в самоваре?
 А если нет,
 то с подобным неучем
 нам
 и разговаривать не о чем.
 Покойнице
 бабушке б
 ехать в Батум —
 она — так да̀ —
 недурно поспа̀ла бы.
 В поту
 бегу
 на ветер палубы.
 Валялась
 без всяких классов,
 горою
 мяса,
 костей
 и жира,
 разваренная масса
 пассажиров.
 А между ними
 две,
 в моционе,
 оживленнейшие дамочки.
 Образец —
 дореволюционный!
 Ямки и щечки,
 щечки и ямочки.
 Спросил капитана:
 — Скажите, как звать их?
 Вот эти вот
 две
 моркови? —
 — Левкович,
 которая порозоватей,
 а беленькая —
 Беркович.
 Одна говорила:
 — Ну и насели!
 И чистая
 публика
 не выделена!
 Когда
 на «Дофине»
 сидела
 в Марселе —
 французы сплошь!
 Удивительно! —
 Сидел
 на борту
 матрос лохматина,
 трубе
 корабельной
 под рост.
 Услышал,
 обдумал,
 ругнулся матерно
 и так
 сказал
 матрос:
 — Флотишко
 белые сперли
 до тла!
 Угнали.
 У нас —
 ни кляпа̀!
 Для нашей
 галоши
 дыры котла
 сам
 собственноручно клепал.
 Плывет плоховато —
 комода вроде.
 На этих
 дыни возили раньше нам.
 Два лета
 работал я
 в Райкомводе.
 В Одессе
 стоит иностранщина.
 Не пароходы,
 а бламанже!
 У нас
 в кочегарках
 от копоти залежь,
 а там
 работай
 хоть в паре манжет —
 старайся,
 и то не засалишь.
 Конечно,
 помягше
 для нежных задов,
 но вот что,
 мои мамаши:
 здесь тише,
 здесь тверже,
 здесь хуже —
 зато
 н-а-ш-е!
 Эх,
 только были бы тут рубли —
 Европа
 скупая гадина, —
 уж мы б
 понастроили б нам корабли
 — громадина!
 Чтоб мачта
 спичкой казалась
 с воды,
 а с мачты —
 море в овчину.
 Тады́
 катай
 хоть на даровщину! —
 Не знаю,
 сколько это узлов
 плелись,
 не быстрей комода.
 И в Черное море
 плюнул зло
 моряк
 из Райкомвода.
Владимир Маяковский — Ялта — Новороссийск: Стих
> 

