Улица —
 меж домами
 как будто ров.
 Тротуары
 пешеходов
 расплескивают на асфальт.
 Пешеходы ругают
 шоферов, кондукторов.
 Толкнут,
 наступят,
 отдавят,
 свалят!
 По Петровке —
 ходят яро
 пары,
 сжаты по-сардиньи.
 Легкомысленная пара,
 спрыгнув с разных тротуаров,
 снюхалась посередине.
 Он подымает кончик кепки,
 она
 опускает бровки…
 От их
 рукопожатий крепких —
 плотина
 поперек Петровки.
 Сирене
 хвост
 нажал шофер,
 визжит
 сирен
 железный хор.
 Во-всю
 автобусы ревут.
 Напрасен вой.
 Напрасен гуд.
 Хоть разверзайся преисподняя,
 а простоят
 до воскресения,
 вспоминая
 прошлогоднее
 крымское землетрясение.
 Охотный ряд.
 Вторая сценка.
 Снимают
 дряхленькую церковь.
 Плетенка из каких-то вех.
 Задрав седобородье вверх,
 стоят,
 недвижно, как свеча,
 два довоенных москвича
 Разлив автомобильных лав,
 таких спугнуть
 никак не суйся
 Стоят,
 глядят, носы задрав,
 и шепчут:
 «Господи Исусе…»
 Картина третья.
 Бытовая.
 Развертывается у трамвая.
 Обгоняя
 ждущих —
 рысью,
 рвясь,
 как грешник рвется в рай,
 некто
 воет кондуктриссе:
 «Черт…
 Пусти! —
 Пустой трамвай…»
 Протолкавшись между тетей,
 обернулся,
 крыть готов…
 «Граждане!
 Куда ж вы прете?
 Говорят вам —
 нет местов!»
 Поэтому
 у меня,
 у старой газетной крысы,
 и язык не поворачивается
 обвинять:
 ни шофера,
 ни кондуктриссу.
 Уважаемые
 дяди и тети!
 Скажите,
 сделайте одолжение:
 Чего вы
 нос
 под автобус суете?!
 Чего вы
 прете
 против движения?!
Владимир Маяковский — Про пешеходов и разинь, вонзивших глазки небу в синь: Стих
> 

