Товарищи,
 позвольте
 без позы,
 без маски —
 как старший товарищ,
 неглупый и чуткий,
 поразговариваю с вами,
 товарищ Безыменский,
 товарищ Светлов,
 товарищ Уткин.
 Мы спорим,
 аж глотки просят лужения,
 мы
 задыхаемся
 от эстрадных побед,
 а у меня к вам, товарищи,
 деловое предложение:
 давайте,
 устроим
 веселый обед!
 Расстелим внизу
 комплименты ковровые,
 если зуб на кого —
 отпилим зуб;
 розданные
 Луначарским
 венки лавровые —
 сложим
 в общий
 товарищеский суп.
 Решим,
 что все
 по-своему правы.
 Каждый поет
 по своему
 голоску!
 Разрежем
 общую курицу славы
 и каждому
 выдадим
 по равному куску.
 Бросим
 друг другу
 шпильки подсовывать,
 разведем
 изысканный
 словесный ажур.
 А когда мне
 товарищи
 предоставят слово —
 я это слово возьму
 и скажу:
 — Я кажусь вам
 академиком
 с большим задом,
 один, мол, я
 жрец
 поэзий непролазных.
 А мне
 в действительности
 единственное надо —
 чтоб больше поэтов
 хороших
 и разных.
 Многие
 пользуются
 напосто́вской тряскою,
 с тем
 чтоб себя
 обозвать получше.
 — Мы, мол, единственные,
 мы пролетарские… —
 А я, по-вашему, что —
 валютчик?
 Я
 по существу
 мастеровой, братцы,
 не люблю я
 этой
 философии ну́довой.
 Засучу рукавчики:
 работать?
 драться?
 Сделай одолжение,
 а ну́, давай!
 Есть
 перед нами
 огромная работа —
 каждому человеку
 нужное стихачество.
 Давайте работать
 до седьмого пота
 над поднятием количества,
 над улучшением качества.
 Я меряю
 по коммуне
 стихов сорта,
 в коммуну
 душа
 потому влюблена,
 что коммуна,
 по-моему,
 огромная высота,
 что коммуна,
 по-моему,
 глубочайшая глубина.
 А в поэзии
 нет
 ни друзей,
 ни родных,
 по протекции
 не свяжешь
 рифм лычки́.
 Оставим
 распределение
 орденов и наградных,
 бросим, товарищи,
 наклеивать ярлычки.
 Не хочу
 похвастать
 мыслью новенькой,
 но по-моему —
 утверждаю без авторской спеси —
 коммуна —
 это место,
 где исчезнут чиновники
 и где будет
 много
 стихов и песен.
 Стоит
 изумиться
 рифмочек парой нам —
 мы
 почитаем поэтика гением.
 Одного
 называют
 красным Байроном,
 другого —
 самым красным Гейнем.
 Одного боюсь —
 за вас и сам, —
 чтоб не обмелели
 наши души,
 чтоб мы
 не возвели
 в коммунистический сан
 плоскость раешников
 и ерунду частушек.
 Мы духом одно,
 понимаете сами:
 по линии сердца
 нет раздела.
 Если
 вы не за нас,
 а мы
 не с вами,
 то черта ль
 нам
 остается делать?
 А если я
 вас
 когда-нибудь крою
 и на вас
 замахивается
 перо-рука,
 то я, как говорится,
 добыл это кровью,
 я
 больше вашего
 рифмы строгал.
 Товарищи,
 бросим
 замашки торгашьи
 — моя, мол, поэзия —
 мой лабаз! —
 всё, что я сделал,
 все это ваше —
 рифмы,
 темы,
 дикция,
 бас!
 Что может быть
 капризней славы
 и пепельней?
 В гроб, что ли,
 брать,
 когда умру?
 Наплевать мне, товарищи,
 в высшей степени
 на деньги,
 на славу
 и на прочую муру!
 Чем нам
 делить
 поэтическую власть,
 сгрудим
 нежность слов
 и слова-бичи,
 и давайте
 без завистей
 и без фамилий
 класть
 в коммунову стройку
 слова-кирпичи.
 Давайте,
 товарищи,
 шагать в ногу.
 Нам не надо
 брюзжащего
 лысого парика!
 А ругаться захочется —
 врагов много
 по другую сторону
 красных баррикад.
Владимир Маяковский — Послание пролетарским поэтам: Стих
> 

