Между писателем
 и читателем
 стоят посредники,
 и вкус
 у посредника
 самый средненький.
 Этаких
 средненьких
 из посреднической рати
 тыща
 и в критиках
 и в редакторате.
 Куда бы
 мысль твоя
 ни скакала,
 этот
 все
 озирает сонно:
 — Я
 человек
 другого закала.
 Помню, как сейчас,
 в стихах
 у Надсо̀на…
 Рабочий
 не любит
 строчек коротеньких.
 А еще
 посредников
 кроет Асеев.
 А знаки препинания?
 Точка —
 как родинка.
 Вы
 стих украшаете,
 точки рассеяв.
 Товарищ Маяковский,
 писали б ямбом,
 двугривенный
 на строчку
 прибавил вам бы. —
 Расскажет
 несколько
 средневековых легенд,
 объяснение
 часа на четыре затянет,
 и ко всему
 присказывает
 унылый интеллигент:
 — Вас
 не понимают
 рабочие и крестьяне. —
 Сникает
 автор
 от сознания вины.
 А этот самый
 критик влиятельный
 крестьянина
 видел
 только до войны,
 при покупке
 на даче
 ножки телятины.
 А рабочих
 и того менее —
 случайно
 двух
 во время наводнения.
 Глядели
 с моста
 на места и картины,
 на разлив,
 на плывущие льдины.
 Критик
 обошел умиленно
 двух представителей
 из десяти миллионов.
 Ничего особенного —
 руки и груди…
 Люди — как люди!
 А вечером
 за чаем
 сидел и хвастал:
 — Я вот
 знаю
 рабочий класс-то.
 Я
 душу
 прочел
 за их молчанием —
 ни упадка,
 ни отчаяния.
 Кто может
 читаться
 в этаком классе?
 Только Гоголь,
 только классик.
 А крестьянство?
 Тоже.
 Никак не иначе.
 Как сейчас, помню —
 весною, на даче… —
 Этакие разговорчики
 у литераторов
 у нас
 часто
 заменяют
 знание масс.
 И идут
 дореволюционного образца
 творения слова,
 кисти
 и резца.
 И в массу
 плывет
 интеллигентский дар —
 грезы,
 розы
 и звон гитар.
 Прошу
 писателей,
 с перепугу бледных,
 бросить
 высюсюкивать
 стихи для бедных.
 Понимает
 ведущий класс
 и искусство
 не хуже вас.
 Культуру
 высокую
 в массы двигай!
 Такую,
 как и прочим.
 Нужна
 и понятна
 хорошая книга —
 и вам,
 и мне,
 и крестьянам,
 и рабочим.
Владимир Маяковский — Массам непонятно: Стих
> 

