Пошел я в гости
 (в те года),
 не вспомню имя-отчества,
 но собиралось
 у мадам
 культурнейшее общество.
 Еда
 и поэтам —
 вещь нужная.
 И я
 поэтому
 сижу
 и ужинаю.
 Гляжу,
 культурой поражен,
 умильно губки сжав.
 Никто
 не режет
 рыб ножом,
 никто
 не ест с ножа.
 Поевши,
 душу веселя,
 они
 одной ногой
 разделывали
 вензеля,
 увлечены тангой.
 Потом
 внимали с мужеством,
 упившись
 разных зелий,
 романсы
 (для замужества!)
 двух мадмуазелей.
 А после
 пучили живот
 утробным
 низким ржаньем,
 слушая,
 кто с кем живет
 и у кого
 на содержании.
 Графине
 граф
 дает манто,
 сияет
 снег манжет…
 Чего еще?
 Сплошной бонтон.
 Сплошное бламанже.
 Гостям вослед
 ушли когда
 два
 заспанных лакея,
 вызывается
 к мадам
 кухарка Пелагея.
 «Пелагея,
 что такое?
 где еще кусок
 жаркое?!»
 Мадам,
 как горилла,
 орет,
 от гнева розовая:
 «Снова
 суп переварила,
 некультурное рыло,
 дура стоеросовая!»
 Так,
 отдавая дань годам,
 поматерив на кухне,
 живет
 культурная мадам
 и с жиру
 мордой пухнет.
 В Париже
 теперь
 мадам и родня,
 а новый
 советский быт
 ведет
 работницу
 к новым дням
 от примусов
 и от плит.
 Культура
 у нас —
 не роман да балы,
 не те
 танцевальные пары.
 Мы будем
 варить
 и мыть полы,
 но только
 совсем не для барынь.
 Работа
 не знает
 ни баб, ни мужчин,
 ни белый труд
 и не черный.
 Ткачихе с ткачом
 одинаковый чин
 на фабрике
 раскрепощенной.
 Вглубь, революция!
 Нашей стране
 другую
 дорогу
 давая,
 расти
 голова
 другая
 на ней,
 осмысленная
 и трудовая.
 Культура
 новая,
 здравствуй!
 Смотри
 и Москва и Харьков —
 в Советах
 правят государством
 крестьянка
 и кухарка.
Владимир Маяковский — Две культуры: Стих
> 

