Когда ты спишь,
Когда ты спишь, моя милая,
Когда ты спишь,
подложив под голову сон,
Эпоха решает меня помиловать,
Эпоха звучит со мной в унисон.
Довольно армейского пафоса!
Довольно!
Когда ты спишь — я сжимаю рот:
Мне очень невесело и очень больно,
Или, быть может, совсем наоборот?
Или, быть может, совсем наоборот.
Я листаю спокойный учебник истории,
Я тихонько свищу сквозь зубастый рот:
Друзья мои, друзья мои —
вы проспорили!
Вы проспорили всё, чем нужно дорожить —
Мясо мускулов, смех, ощущение времени.
Вы пускали в ход перочинные ножи,
А нужен был штык,
чтобы кончить прения.
Вы, ощерив слова и сузив глаза,
Улыбались, как поросята в витринах.
Потом, постепенно учась на азах,
Справляли идейные октябрины.
А когда эпоха, челюсти разъяв,
Начала рычать о своих секретах,
Вы стали метаться, мои друзья —
Инженеры, хозяйственники и поэты.
Вы стали подписчиками «Нового мира»,
Оттуда философию выгребали лапами.
Вы стали грустны, как уплотненная квартира,
И не слышите,
что говорят на Западе:
«Только тот, говорят,
кто горяч и черств.
Расценивается
в долг и смолоду
На миллиарды
зонных верст,
На миллионы золота».
Вы стали бранить москвошвейные штаны,
И на Форда лить вежеталь восторга.
Вы увидели ночь, а не день страны
И не слышите,
что говорят на Востоке:
«Только тот, говорят,
кто горяч и черств,
Расценивается
в долг и смолоду
На новый десяток
шоссейных верст,
На первый удар
парового молота»…
Мне не спится от вашего храпа и скрипа.
С вами спят ваши Сони, Зои и Нюры —
Это влажные груди человеческих скрипок
Затянули чудовищную
увертюру.
Я листаю спокойный учебник истории,
Я тихонько свищу сквозь зубастый рот.
Вас провозит полночь по дороге проторенной
Или, быть может,
совсем наоборот?
Нет.
Милая, когда ты спишь,
Когда ты спишь, забывая мои грехи,
Забывая время, и славу его, и утраты,
Я понимаю, как страшно писать стихи,
Особенно в пять часов утра.
