“Петр Первый” шел в кинотеатре “Титан”.
Я не видел кино и роман не читал.
Кое-что из особенно ярких кусков
мне из фильма рассказывал Юрка Цветков,
а у Юрки отец был военный, и мне
Юрка только о шведах твердил, о войне,
как стреляют, сражаются, рубят врагов…
Коридор состоял из колен, тупиков…
Дверь направо — на кухню, большую, как зал,
а налево, в каморке, жил Юрка Цветков,
а подальше жил Ерш, то есть Алька Ершов,
а Пшеничников Толька в конце проживал,
возле черного хода.
Кого только нет
в коммуналке тех давних, но памятных лет!
Муравейник! Семь комнат. А сколько жильцов?
Может, двадцать, а может, и до тридцати.
И в одной из тех комнат, почти взаперти,
выходя лишь на кухню сготовить обед,
жили-шили у нас, обшивали весь свет
мать с тремя дочерьми по фамилии Швед.
Мать портниха была (и “ажур-и-плиссе”),
дочки были помощницы, выросли все,
вышли замуж, но дело не бросила мать,
а напротив, чтоб делу солидность придать,
переехала к кинотеатру “Титан”,
в самый центр, там портнихи, конечно, нужны,
и — “Ажур-и-плиссе” — объявление там
появилось как раз накануне войны.
А война оказалась не громом побед,
и в числе миллионов погибнуть могли
и ту войну, которой был участник.
Гражданскую, естественно, войну.
А я, естественно, был рад послушать
про эту сказочную старину,
когда стреляли из таких вот пушек,
как бронзовая пушка на столе
(стоять стояла, да, но не стреляла).
Порой Крестьянов был навеселе:
пиво Крестьянова развеселяло,
на пивоваренном заводе он
служил снабженцем, пил свое же пиво,
и если был чуть-чуть на взводе он,
рассказывал особенно красиво.
Лишь много лет спустя я понял суть
нашей с ним дружбы. Слишком поздно понял.
Крестьянов жаждал, чтобы кто-нибудь,
хоть шестилетний мальчик, но запомнил
все, что Крестьянов знал. Ведь та война
была его, Крестьянова, эпоха.
Все, все забыл я. Все. Моя вина.
Прости, Владим Владимыч, ради бога!
