— Папаша, кто строил эту дорогу?
— Граф Петр Андреич Клейнмихель, душенька.
Некрасов. Эпиграф к поэме «Железная дорога»
Клейнмихель после смерти Николая
 все жил и жил, никак не умирая.
 Жил лет пятнадцать. Пережил жену.
 И с ужасом глядел, не понимая,
 на обновляющуюся страну.
Журналов и газет он не читал,
 но знал и так: писаки стали наглы.
 Некрасов на него наклеветал,
 а ведь Некрасов — чуть ли что не главный.
На улицах он видел: молодежь
 длинноволоса сплошь и бородата.
 Учены чересчур. Ума палата.
 Все — умники. Усердных — не найдешь.
А он — усердным был. Не уставал
 служить царю. Проделал труд немалый.
 Плотины строил. Проводил каналы:
 Онежский, Белозерский… Создавал
 водохранилища, мосты, дороги.
 Он расчищал днепровские пороги.
 Любые трудности — одолевал.
Послушать если слухов и молвы
 или Некрасова с его стихами,
 то путь от Петербурга до Москвы
 он сплошь устлал, как шпалами, телами.
Да, не жалел себя, но и людей.
 Железная дорога? Да, на ней,
 случалось, мерли: тиф и лихорадка.
 Пусть так. Но что касается порядка,
 порядок был.
Теперь он — «зверь», «злодей»
 (с тех пор, как не у дел!). Теперь кто хошь
 его ругает, устно и печатно,
 из тех, кто вхож к нему был и не вхож.
 Кто руку лобызал, бранит нещадно.
А прежде было: приезжали все
 ко всенощной в его домашней церкви
 и — в карты на всю ночь… И в том числе —
 граф А., граф Б.!.. Все позабыли, черти!..
Он ходит в Государственный совет,
 сидит и хмурится, не возражая.
 Россия вся — какая-то чужая.
 С кем душу отвести? Нет близких, нет!
Он ездит летом на воды в Карлсбад,
 где прежних лет служаки отставные
 ворчат-брюзжат, как плохо стало ныне,
 и рассуждают вслух, кто виноват.
Кто виноват? Во многом — Александр.
 Слабохарактерен и либерален.
 Однако ж мы царей не выбираем.
 Он долго будет царствовать: не стар.
А может быть, и не его вина?
 И не Елены, и не Константина?
 А просто уж такие времена?
 Но где начало их? И в чем причина?
И вдруг пришло Клейнмихелю на ум:
 железные дороги — вот в чем корень!
 С них началось! Как раньше он не понял!
 А помнится, ведь кто-то намекнул:
 мол, нечего спешить, мол, бес-прогресс
 как раз и проникает в форме пара,
 и если он в империю пролез —
 конец империи, пиши пропало!
Соединив Москву и Петербург,
 не видел Николай (и он не видел!):
 не поезда по рельсам побегут,
 а бес-прогресс, монархии погибель!
И путь от Петербурга до Москвы —
 теперь Клейнмихель видит — только средство
 (как все шоссе, каналы и мосты)
 к увеличенью скорости прогресса.
…Прогресс шел не по дням, а по часам.
 А он, реформ и перемен хулитель,
 рвал и метал: ведь виноват он сам!
 Он сам! Клейнмихель виноват! Клейнмихель!

