Смотришь порою на царства земли — и сдается:
 Ангел покоя по небу над миром несется,
 Всё безмятежно, безбранно, трудится наука,
 Знание деда спокойно доходит до внука;
 В битве с невежеством только, хватая трофеи,
 Борется ум человека и копит идеи,
 И ополчавшийся некогда дерзко на веру
 Разум смиряется, кротко сознав себе меру,
 И, повергаясь во прах пред могуществом божьим,
 Он, становясь в умилении веры подножьем,
 Злые свои подавляет насмешки над сердцем,
 С нищими духом — глядишь — стал мудрец одноверцем.
 Мысли крыло распускается шире и шире.
 Смотришь — и думаешь: ‘Есть человечество в мире.
 Господи! Воля твоя над созданием буди!
 Слава, всевышний, тебе, — образумились люди,
 Выросли дети, шагая от века до века,
 Время и мужа увидеть в лице человека!
 Мало ль он тяжких, кровавых свершил переходов?.
 Надо ж осмыслиться жизни в семействе народов!’
 Только что эдак подумаешь с тайной отрадой —
 Страшное зло восстает необъятной громадой;
 Кажется, демон могучим крылом замахнулся
 И пролетел над землей, — целый мир покачнулся;
 Мнится, не зримая смертными злая комета,
 Тайным влияньем нарушив спокойствие света,
 Вдруг возмутила людей, омрачила их разум;
 Зверствуют люди, и кровию налитым глазом
 Смотрят один на другого, и пышут убийством,
 Божий дар слова дымится кровавым витийством.
 Мысли божественный дар углублен в изысканья
 Гибельных средств к умножению смертных терзанья,
 Брошены в прах все идеи, в почете — гремушки;
 Проповедь мудрых молчит, проповедуют — пушки,
 И, опьянелые в оргии дикой, народы
 Цепи куют себе сами во имя свободы;
 Чествуя в злобе своей сатану-душегубца,
 Распри заводят во имя Христа-миролюбца;
 Злобствует даже поэт — сын слезы и молитвы.
 Музу свою окурив испареньями битвы,
 Опиум ей он подносит — не нектар; святыню
 Хлещет бичом, стервенит своих песен богиню;
 Судорог полные, бьют по струнам его руки, —
 Лира его издает барабанные звуки.
 ‘Бейтесь!’ — кричат сорванцы, притаясь под забором,
 И поражают любителей мира укором;
 Сами ж, достойные правой, прямой укоризны,
 Ищут поживы в утробе смятенной отчизны.
 Если ж иной меж людьми проповедник восстанет
 И поучительным словом евангельским грянет,
 Скажет: ‘Покайтесь! Исполнитесь духом смиренья!’ —
 Все на глашатая грозно подъемлют каменья,
 И из отчизны грабителей каждый вострубит:
 ‘Это — домашний наш враг; он отчизны не любит’.
 Разве лишь недр ее самый смиренный снедатель
 Скажет: ‘Оставьте! Он жалкий безумец-мечтатель.
 Что его слушать? В безумье своем закоснелом
 Песни поет он тогда, как мы заняты делом’.
 ‘Боже мой! Боже мой! — думаешь. — Грусть и досада!
 Жаль мне тебя, человечество — бедное стадо!
 Жаль…’ Но окончена брань, — по домам, ратоборцы!
 Слава, всевышний, тебе, — есть цари-миротворцы.
Владимир Бенедиктов — Война и мир: Стих
> 

