Пускай говорят, что в бывалые дни
 Не те были люди, и будто б они
 Семейно в любви жили братской,
 И будто был счастлив пастух — человек! —
 Да чем же наш век не пастушеский век,
 И чем же наш быт не аркадской?
И там злые волки в глазах пастухов
 Таскали овечек; у наших волков
 Такие же точно замашки.
 Всё та ж добродетель у нас и грешки,
 И те же пастушки, и те ж пастушки,
 И те же барашки, барашки.
Взгляните: вот Хлоя — Тирсиса жена!
 Как цвет под росой — в бриллиантах она
 И резвится — сущий ребёнок;
 И как её любит супруг — пастушок!
 И всяк при своём: у него есть рожок,
 У ней есть любимый козлёнок,
Но век наш во многом ушёл далеко:
 Встарь шло от коровок да коз молоко,
 Всё белое только, простое;
 Теперь, чтоб другого добыть молочка,
 Дориса доит золотого бычка
 И пьёт молоко золотое.
Женатый Меналк — обожатель Филлид —
 Порой с театральной Филлидой шалит.
 Дамет любит зелень и волю —
 И, нежно губами до жениных губ
 Коснувшись, Дамет едет в Английский клуб
 Пройтись по зелёному полю;
Тасуясь над зеленью этих полей,
 Немало по ним ходит дам, королей;
 А тут, с золотыми мечтами,
 Как Дафнисы наши мелки заострят —
 Зелёное поле, глядишь, упестрят,
 Распишут цветами, цветами.
На летних гуляньях блаженство мы пьём.
 Там Штрауса смычок засвистал соловьём;
 Там наши Аминты — о боже! —
 В пастушеских шляпках на радость очам,
 Барашками кудри бегут по плечам; —
 У Излера пастбище тоже.
Бывало — какой-нибудь нежный Миртил
 Фаншеттину ленточку свято хранил,
 Кропил умиленья слезами,
 И к сердцу её прижимал и к устам,
 И шёл с ней к таинственным, тихим местам —
 К беседке с луной и звездами.
Мы ленточку тоже в петличку ввернуть
 Готовы. А звёзды? На грудь к нам! На грудь!
 Мы многое любим сердечно, —
 И более ленточек, более звезд
 Мы чтим теплоту и приятность тех мест,
 Где можно разлечься беспечно.
Мы любим петь песни и вечно мечтать,
 И много писать, и немного читать
 (Последнее — новый обычай).
 Немного деревьев у нас на корнях,
 Но сколько дремучих лесов в головах,
 Где бездна разводится дичи!
Вотще бы хотел современный поэт
 Сатирой взгреметь на испорченный свет:
 Хоть злость в нём порою и бродит —
 Всё Геснером новый глядит Ювенал,
 И где он сатиру писать замышлял, —
 Идиллия, смотришь, выходит.

