Темно. Ни звездочки на черном неба своде.
 Под проливным дождем на длинном переходе
 Промокнув до костей, от сердца, до души,
 Пришли на место мы — и мигом шалаши
 Восстали, выросли. Ну слава богу: дома
 И — роскошь! — вносится в отрадный мой шалаш
 Сухая, свежая, упругая солома.
 ‘А чайник что? ‘ — Кипит. — О чай — спаситель наш!
 Он тут. Идет денщик — служитель ратных станов,
 И, слаще музыки, приветный звон стаканов
 Вдали уж слышится; и чайная струя
 Спешит стаканов ряд наполнить до края.
 Садишься и берешь — и с сладостной дрожью
 Пьешь нектар, радость пьешь, глотаешь милость божью.
 Нет, житель городской: как хочешь, величай
 Напиток жалкий свой, а только он не чай!
 Нет, люди мирные, когда вы не живали
 Бивачной жизнию, вы чаю не пивали.
 Глядишь: все движится, волнуется, кишит;
 Огни разведены — и что за чудный вид!
 Такого и во сне вы, верно, не видали:
 На грунте сумрачном необразимой дали
 Фигуры воинов, как тени, то черны,
 То алым пламенем красно освещены,
 Картинно видятся в различных положениях,
 Кругами, группами, в раскидистых движеньях,
 Облиты заревом, под искрами огней,
 Со всею прелестью голов их поседелых,
 Мохнатых их усов, нависших их бровей
 И глаз сверкающих и лиц перегорелых.
 Забавник — шут острит, и красное словцо
 И добрый, звонкий смех готовы налицо.
 Кругом и крик, и шум, и общий слитный говор.
 Пред нами вновь денщик: теперь уж, он как повар,
 Явился; ужин наш готов уже совсем.
 Спасибо, мой Ватель! Спасибо, мой Карем!
 Прекрасно! — И, делим живой артелью братской,
 Как вкусен без приправ простой кусок солдатской!
 Поели — на лоб крест — и на солому бух!
 И ж герой храпит во весь геройский дух.
 О богатырский сон! — Едва ль он перервется,
 Хоть гром из тучи грянь, обрушься неба твердь,
 Великий сон! — Он, глубже мне сдается,
 Чем тот, которому дано названье: смерть.
 Там спишь, а душу все подталкивает совесть
 И над ухом ее нашептывает повесть
 Минувших дней твоих; — а тут… но барабан
 Вдруг грянул — и восстал, воспрянул ратный стан.
Владимир Бенедиктов — Бивак: Стих
> 

