Горестней сердца прибой и бессильные мысли короче,
 Ярче взвивается плащ и тревожнее дробь кастаньет.
 Холодом веет от стен, и сквозь плотные пологи ночи
 Мерной и тяжкой струей проникает щемящий рассвет.
 Скоро зажгут на столах запоздалые низкие свечи,
 Взвизгнет румынский смычок, оборвется ночная игра.
 Плотный блондин в сюртуке, обольщающий мягкостью речи,
 Вынет часы, подойдет и покажет на стрелки: Пора!
 Ветер ворвался и треплет атлас твоего покрывала.
 В мутном проходе у стен отразят и замкнут зеркала
 Тяжесть усталых колонн и тоску опустевшего зала,
 Боль затуманенных глаз и покорную бледность чела.
 Гулко стучит у подъезда, трепещет и рвется машина,
 Мутные пятна огней на предутреннем чистом снегу,
 К запаху шелка и роз примешается гарь от бензина,
 Яростно взвоет рожок и восход заалеет в мозгу.
 Будут кружиться навстречу мосты, и пруды, и аллеи,
 Ветер засвищет о том, что приснилось, забылось, прошло.
 В утреннем свете — спокойнее, чище, бледнее —
 Будем смотреть в занесенное снегом стекло.
 Что же, не жаль, если за ночь поблекло лицо молодое,
 Глубже запали глаза и сомкнулся усмешкою рот —
 Так загадала судьба, чтобы нам в это утро слепое
 Мчаться по краю застывших, извилистых вод.
 Скоро расступятся ели и станет кругом молчаливо,
 Вяло блеснут камыши и придвинется низкая даль,
 Берег сорвется вперед, в снеговые поляны залива…
 Так загадала судьба. И не страшно. Не нужно. Не жаль.
Вильгельм Зоргенфрей — Горестней сердца прибой: Стих
> 

