Был как все другие. Мыслил здраво,
 Покупал в субботу «Огонек»,
 К Пасхе ждал на шею Станислава
 И на самой Вербной занемог.
 Диагност в енотовой шинели
 Прибыл в дом, признал аппендицит
 И потом простился еле-еле,
 Получив пятерку за визит.
 На Святой поведала супруга
 С чувством скорби и без лишних слов,
 Что в итоге тяжкого недуга
 Умер муж, Иван Фомич Петров.
 На кладбище ехал он по чину —
 По расчету на шесть лошадей.
 Провожала доброго мужчину
 Группа сослуживцев и друзей.
 И, калошей попирая ельник,
 Говорил фон-Штрупп, правитель дел:
 «Странно, право… Жив был в понедельник,
 Нынче ж мертв. Печален наш удел!».
 Собеседник ухмылялся тупо.
 С крыш текло. Весенний жидкий луч
 Отразился от калош фон-Штруппа
 И стыдливо спрятался меж туч.
 Был Петров чиновником в Синоде,
 Жил с женой, стоял за «Огонек».
 Ты совсем в другом, читатель, роде —
 Адвокат, профессор, педагог.
 Веришь только в толстые журналы,
 Ждешь реформ, чины не ставишь в грош
 И, как все другие либералы,
 Просто так — с подругою живешь.
 Болен был Петров аппендицитом,
 То есть воспалением простым.
 Ты умрешь, сражен сухим плевритом,
 Осложненным чем-нибудь другим.
 И твоя кончина будет чище:
 О тебе заметку тиснет «Речь»,
 Ляжешь ты на Волковом кладбище,
 Где Петров не догадался лечь.
 Прах твой к месту вечного покоя
 На руках поклонники снесут,
 Скажут речь о недостатках строя
 И тебя их жертвой назовут.
 И погода будет не такая,
 И другой, конечно, будет гроб,
 Лития особая, другая,
 И особый, либеральный поп.
 Если там ты встретишься с Петровым,
 Ты ему не подавай руки —
 Чинодралу с Станиславом новым,
 С гнусным воспалением кишки.
 Легким взмахом серебристых крыльев
 Отделись и пребывай суров:
 Ты — Иванов, Яковлев, Васильев,
 Не какой-нибудь Петров.
Вильгельм Зоргенфрей — Был как все другие: Стих
> 

