И если летом она казалась царевна Лыбедь,
 То к осени оказалась царевна-блядь —
 И дни эти вот, как зубы, что легче выбить,
 Чем исправлять.
 Бывший после случайного секса-по-старой-памяти
 Берет ее джинсы, идя открывать незваному визитеру.
 Те же стаканы в мойке, и майки в стирке, и потолки.
 И уголки у губ, и между губами те
 же самые кольца дыма; она надевает его, и они ей впору.
 А раньше были бы велики.
 Старая стала: происходящее все отдельнее и чужей.
 Того и гляди, начнет допиваться до искажений, до миражей,
 до несвоих мужей,
 До дьявольских чертежей.
 Все одна плотва: то угрюмый псих, то унылый хлюпик.
 В кои-то веки она совсем никого не любит,
 Представляя собою актовый зал, где погашен свет.
 Воплощая Мертвое море, если короткой фразой —
 Столько солей, минералов, грязей —
 А жизни нет.
 Ну, какое-то неприкаянное тире
 Вместо стрелочки направленья, куда идти, да.
 Хорошая мина при этой ее игре
 Тянет примерно на килограмм пластида,
 Будит тяжкие думы в маме и сослуживцах.
 Осень как выход с аттракциона, как долгий спад.
 Когда-то-главный приходит с кухни в любимых джинсах
 И ложится обратно спать.
Вера Полозкова — Бытопись: Стих
> 

