Весь под ногами шар земной.
 Живу. Дышу. Пою.
 Но в памяти всегда со мной
 погибшие в бою.
Пусть всех имен не назову,
 нет кровнее родни.
 Не потому ли я живу,
 что умерли они?
Была б кощунственной моя
 тоскливая строка
 о том, что вот старею я,
 что, может, смерть близка.
Я мог давно не жить уже:
 в бою, под свист и вой,
 мог пасть в соленом Сиваше
 иль где-то под Уфой.
Но там упал ровесник мой.
 Когда б не он, как знать,
 вернулся ли бы я домой
 обнять старуху мать.
Кулацкий выстрел, ослепив,
 жизнь погасил бы враз,
 но был не я убит в степи,
 где обелиск сейчас.
На подвиг вновь звала страна.
 Солдатский путь далек.
 Изрыли бомбы дочерна
 обочины дорог.
Я сам воочью смерть видал.
 Шел от воронок дым;
 горячим запахом металл
 запомнился живым.
Но все ж у многих на войне
 был тяжелее путь,
 и Черняховскому — не мне —
 пробил осколок грудь.
Не я — в крови, полуживой,
 растерзан и раздет,-
 молчал на пытках Кошевой
 в свои шестнадцать лет.
Пусть всех имен не назову,
 нет кровнее родни.
 Не потому ли я живу,
 что умерли они?
Чем им обязан — знаю я.
 И пусть не только стих,
 достойна будет жизнь моя
 солдатской смерти их.


Сильно, очень сильно