Здесь плавно оторвавшись от земли,
 беспечны, как режим автопилота,
 вычерчивают в небе журавли
 адажио осеннего полета.
 Здесь, извиваясь меж холмов и сел,
 река подобна серебристой ленте
 с пуанта Анны П. Здесь сам Эол
 лабает джаз на струнном инструменте.
 И бриз разносит звук приятный всем
 от побережья до раскрытых окон.
 И здесь не задыхается совсем
 волной на берег выброшенный окунь.
Здесь среди ночи не исторгнет хрип
 взрывной волной застигнутый спросонок
 испуг. А если ты увидишь гриб,
 то это будет груздь или масленок.
 Не сменит Ипполита пояс свой
 на кобуру, поскольку всюду — «наши».
 И стоит захотеть, как сам собой
 струится сок в подставленные чаши
 по белой бересте.
 Сложив свой зонт,
 и им раздвинув гроздья винограда,
 как в зеркало, глядится в горизонт
 лохматый Робинзон с улыбкой Блада.
 Он достает трубу, и там, в дали,
 вздохнув, он зрит, как с волн сдирает глянец
 большой фрегат, и капитан-испанец,
 как де ла Крус, но с профилем Дали,
 на языке гитары говорит
 о том, что пахнет лавр и грудь смятенна…
Здесь хороводы стройных аонид
 проносятся в туниках от Кардена.
 С зажженною свечой при свете дня
 здесь Диоген встречает человека
 бутылкою шипучего вина.
 И склон танцует под ногами грека.
Здесь в местной ресторации, задрав
 на темный стол обшарпанные боты,
 в дыму сигары гражданин Минздрав
 рассказывает «Бонду» анекдоты.
 И смех того буквально валит с ног.
 Потом звенит на женской половине
 дворца, где сероглазый пастушок
 дает уроки ветреной Мальвине.
Здесь субмарина желтая средь нимф
 ныряет, как огромная гитара.
 И вместо перископа черный гриф
 взмывает, как бутыль над стойкой бара,
 над неприлично синей гладью вод.
 Из кошелька летит в панаму крона —
 и белозубый негр, вставив в рот
 улитку золотого саксофона,
 из крепких легких выдувает блюз.
 Над ним вода расходится кругами,
 и матовые скопища медуз
 присосок розоватыми губами
 целуют барж дощатые бока;
 а с илистого дна, как сонмы глюков,
 взмывают световые облака
 сбивающихся в стайки ноктилюков.
Здесь, лишь зарей осветится восток,
 падет тумана влажная завеса,
 и косточки погреть на солнцепек
 выходит лось из сумрачного леса.
 Шуршит трава. Порою хрустнет сук,
 да щелкнет шишкой белка-недотрога.
 И дождь бежит, как пот с усталых рук
 огромного улыбчивого Бога.
1996

