Вот ругань плавает, как жир,
 пьяна и самовита.
 Висят над нею этажи,
 гудят под нею плиты,
 и рынок плещется густой,
 как борщ густой и пышный,
 а на углу сидит слепой,
 он важен и напыщен.
 Лицо рябее решета,
 в прорехи брезжит тело.
 А на коленях отперта
 слепая книга смело.
 А женщины сомкнули круг,
 все в горестях, в поту,
 следят за пляской тощих рук
 по бледному листу.
 За потный рыжий пятачок,
 за скудный этот звон
 судьбу любой из них прочтет
 по мягкой книге он.
 И каждая уйдет горда
 слепым его ответом…
 Но сам гадатель не видал
 ни женщин и ни света…
 Всё смыла темная вода…
 К горстям бутылка льнет,
 и влага скользкая тогда
 качает и поет.
 И видит он тогда, что свет
 краснеет густо, вязко,
 что линий не было и нет,
 и нет иной окраски…
 И вот когда он для себя
 на ощупь ждет пророчеств,
 гнусаво матерясь, скорбя,
 лист за листом ворочая.
 Но предсказанья ни к чему,
 и некому сказать,
 что смерть одна вернет ему
 небывшие глаза.
Ольга Берггольц — Слепой: Стих
> 

