А в доме, где жила я много лет,
 откуда я ушла зимой блокадной,
 по вечерам опять в окошках свет.
 Он розоватый, праздничный, нарядный.
Взглянув на бывших три моих окна,
 я вспоминаю: здесь была война.
 О, как мы затемнялись! Ни луча…
 И все темнело, все темнело в мире…
Потом хозяин в дверь не постучал,
 как будто путь забыл к своей квартире.
 Где до сих пор беспамятствует он,
 какой последней кровлей осенен?
Нет, я не знаю, кто живет теперь
 в тех комнатах, где жили мы с тобою,
 кто вечером стучится в ту же дверь,
 кто синеватых не сменил обоев —
 тех самых, выбранных давным-давно…
 Я их узнала с улицы в окно.
Но этих окон праздничный уют
 такой забытый свет в сознанье будит,
 что верится: там добрые живут,
 хорошие, приветливые люди.
Там даже дети маленькие есть
 и кто-то юный и всегда влюбленный,
 и только очень радостную весть
 сюда теперь приносят почтальоны.
 И только очень верные друзья
 сюда на праздник сходятся шумливый.
Я так хочу, чтоб кто-то был счастливым
 там, где безмерно бедствовала я.
Владейте всем, что не досталось мне,
 и всем, что мною отдано войне…
Но если вдруг такой наступит день —
 тишайший снег и сумерек мерцанье,
 и станет жечь, нагнав меня везде,
 блаженное одно воспоминанье,
 и я не справлюсь с ним и, постучав,
 приду в мой дом и встану на пороге,
 спрошу… Ну, там спрошу: «Который час?»
 или: «Воды», как на войне в дороге,-
 то вы приход не осуждайте мой,
 ответьте мне доверьем и участьем:
 ведь я пришла сюда к себе домой
 и помню все и верю в наше счастье…


Живу за несколько домов до дома Ольги Берггольц. Дом 1912 года. Эти 102 года — в нем жили и в 1914 и в 1917 и 1941 и … Что за судьбы видела моя квартира. Представляю блокадный Ленинград, чувствую его присутствие через новые одежды евроремонта и тесно припаркованные иномарки… А сегодня здесь началась блокада…
Душевный стих!