Повис в горах заснеженный ручей,
 поток камней остановился в беге,
 и спутник мой устало о ночлеге
 уже твердил,
 стучась ладонью в дверь.
 Вставала жизнь, как горная страна,
 и полз валун по глине через тучи,
 и обрывались альпинисты с кручи,
 и осыпались в землю семена.
 Как звезды, раскрывали лепестки
 цветы колючие и просто голубые.
 А на вершинах гор снега слепые
 преобразило время в ледники.
 Прошла война, — так думал человек:
 гора лежала, как разбитый череп.
 Внизу, на дне Черекского ущелья,
 сорвавшись с неба, пенился Черек.
 Но к сердцу мне припал Донгуз-Орун,
 большой хребет, сияющий на солнце,
 и озеро продолговатым глазом
 из ледника глядело на меня.
 Мы шли туда,
 где вечные снега,
 где солнечные скалы и поляны,
 где пьют туристы пузырьки нарзана,
 пружиня на локтях у родника.
 Где пастухи едят овечий сыр
 и смотрят из-под шляп широкополых,
 и облака висят на скалах голых,
 и горы ограничивают мир.
 И человек,
 затерянный во льду,
 где вмерзла кость медвежьего оскала,
 глядит в небесный глаз, зажатый в скалах,
 небесным глазом, вспыхнувшим во лбу!
Наталья Астафьева — Кавказ: Стих
> 

