Шумящий день умчался к дням отшедшим.
 И снова ночь. Который в мире раз?
 Не думай — или станешь сумасшедшим.
 Я твой опять, я твой, полночный час.
 О таинствах мы сговорились оба,
 И нет того, кто б мог расторгнуть нас.
 Подвластный дух, восстань скорей из гроба,
 Раскрыв ресницы, снова их смежи,
 Забудь, что нас разъединяла злоба.
 Сплетенье страсти, замыслов, и лжи,
 Покорное и хитрое созданье,
 Скорей мне праздник чувства покажи.
 О, что за боль в минуте ожиданья!
 О, что за блеск в расширенных зрачках!
 Ко мне! Скорее! Ждут мои мечтанья!
 И вот на запредельных берегах
 Зажглись влиянья черной благодати,
 И ты со мной, мой блеск, мой сон, мой страх.
 Ты, incubus таинственных зачатий,
 Ты, succubus, меняющий свой лик,
 Ты, первый звук в моем глухом набате.
 Подай мне краски, верный мой двойник.
 Вот так. Зажжем теперь большие свечи.
 Побудь со мной. Диктуй свой тайный крик.
 Ты наклоняешь девственные плечи.
 Что ж написать? Ты говоришь: весну.
 Весенний день и радость первой встречи.
 Да, любят все. Любили в старину.
 Наложим краски зелени победной,
 Изобразим расцвет и тишину.
 Но зелень трав глядит насмешкой бледной.
 В ночных лучах скелетствует весна,
 И закисью цветы мерцают медной.
 Во все оттенки вторглась желтизна,
 Могильной сказкой смотрит сон мгновенья,
 Он — бледный труп, и бледный труп — она.
 Но не в любви единой откровенье,
 Изобразим убийство и мечту,
 Багряность маков, алый блеск забвенья.
 Захватим сновиденья налету,
 Замкнем их в наши белые полотна,
 Войну как сон, и сон как красоту.
 Но красный цвет нам служит неохотно,
 Встают цветы, красивые на вид,
 Ложатся трупы, так правдиво-плотно, —
 Но вспыхнет день, и нас разоблачит,
 Осенний желтоцвет вольется в алость
 И прочь жизнеподобие умчит.
 На всем мелькнет убогая усталость,
 В оттенках — полуглупый смех шута,
 В движеньях — неумелость, запоздалость.
 Во всем нам изменяет красота,
 Везде мы попадаем в паутину,
 Мы поздние, в чьем сердце — пустота.
 Отбросим же фальшивую картину,
 Неверны мы друг другу навсегда,
 Как в разореньи слуги господину.
 Мой succubus, что ж делать нам тогда?
 Теперь-то и подвластны нам стихии,
 Земля, огонь, и воздух, и вода.
 Мы поняли запреты роковые,
 Так вступим в царство верных двух тонов.
 Нам черный с белым — вестники живые.
 И днем и ночью — в них правдивость снов,
 В одном всех красок скрытое убранство,
 В другом — вся отрешенность от цветов.
 Как странно их немое постоянство,
 Как рвутся черно-белые цветы,
 Отсюда — в междузвездное пространство.
 Там дышит идеальность черноты,
 Здесь — втайне — блеск оттенков беспредельных,
 И слышен гимн двух гениев мечты:
 «Как жадным душам двух врагов смертельных,
 Как любящим, в чьем сердце глубина,
 Как бешенству двух линий параллельных, —
 Для встречи бесконечность нам нужна».
Константин Бальмонт — Черный и белый: Стих
> 

