Шел наймит в степи широкой,
 Видит чудо: Стая змей
 Собралась, свилась, как лента, как дракон зеленоокий,
 В круг сложилась океанский переливчатых огней,
 В средоточьи, на свирели, колдовал им чародей.
 И наймит, поверя чуду, что свершалося воочью,
 Подошел к свирели звонкой, к змеевому средоточью,
 К чаровавшему, в безбрежном, степь и воздух, колдуну.
 Змеи искрились, свивались,
 Звуки флейты раздавались,
 Цепи дня позабывались,
 Сон слагался, утончая длинно-светлую струну.
 И наймит, хотя был темным,
 И несведущим в вещах,
 Увидал себя в огромном
 Море, Море всеедином, слившем день и ночь в волнах.
 И наймиту чудно стало,
 Умножались чудеса.
 Степь сияньем изумрудным говорила, гул рождала,
 И от травки к каждой травке возникали голоса.
 И одна из трав шептала, как быть вольным от болести,
 И другая говорила, как всегда быть молодым,
 Как любить и быть любимым, как избегнуть лютой мести,
 И еще, еще, и много, возникали тайновести,
 И всходил как будто к Небу изумрудно-светлый дым.
 В скудном сердце у наймита
 Было радостно-легко.
 Океанское раздолье было счастием повито,
 И певучий звук свирели разносился далеко.
 Так бы вечно продолжалось, счастье видится воочью
 Подходящим в звуках песни к змеевому средоточью,
 Да на грех наймит склонился, вырвал стебель чернобыль,
 Приложил к губам тот стебель — и внезапно все сокрылось,
 И наймит лишь степь увидел — лишь в степи пред ним крутилась,
 И, кружася, уносилась та же, та же, та же пыль.
Константин Бальмонт — Чернобыль: Стих
> 

