1
Князь Владимир стольно-киевский
Созывал на пир гостей,
Верных слуг своих — дружинников,
Удалых богатырей.
Звал их яства есть сахарные,
Пить медвяные питья;
И сходились гости званые,
И бояре и князья.
Много было ими выпито
Искромётного вина;
То и дело осушалися
Чаши полные до дна.
Обходил дружину храбрую
С хмельной брагой турий рог;
Только хмель гостей Владимира
Под столы свалить не мог.
Вот, как вполсыта наелися
И вполпьяна напились,
Гости начали прихвастывать,
Похваляться принялись.
Кто хвалился силой крепкою,
Кто несметною казной,
Кто своей утехой сладкою —
Богатырскою женой.
Кто товарами заморскими,
Кто испытанным конём…
Лишь Данило призадумался,
Наклонившись над столом.
На пиру великокняжеском
Он не хвалится ничем;
И насмешливо дружинники
Шепчут: «Глух он али нем?»
— «Ты почто, скажи, задумался? —
Князь Даниле говорит. —
Взор твой ясный тёмной думою,
Словно облаком, покрыт.
Али нет казны и силушки
У тебя, Данило-свет?
Платье ль цветное изношено?
Aль жены-утехи нет?»
Встрепенулся свет Денисьевич,
Молвя князю: «Всем богат;
А своей я тёмной думушке,
Добрый княже, сам не рад.
На твоём пиру на княжеском
Собеседник я плохой;
И тебе я, княже, кланяюсь:
Отпусти меня домой.
Отчего — я сам не ведаю,
Грусть взяла меня теперь!..»
Встал Данило, князю-солнышку
Бил челом — и вышел в дверь…
2
И дружине молвил ласково
Князь Владимир, поклонясь:
«Все вы, други, переженены,
Не женат лишь я, ваш князь.
Между вами обездоленным
Я хожу холостяком:
Помогите же, товарищи,
Мне в несчастии таком.
Приищите мне невестушку,
Чтобы ласкова была,
И смышлёна в книжной грамоте,
И румяна, и бела.
Чтоб женой была мне доброю,
Доброй матушкою вам,
Чтоб не стыдно государыней
Звать её богатырям».
Князь умолк, и призадумались
Все его богатыри:
Сватом быть для князя стольного
Трудно, что ни говори!
Лишь Мишата не задумался:
«На примете есть одна, —
Молвил он, — лебёдка белая,
Богатырская жена.
То жена Данилы славного.
Уж куда как хороша
Василиса свет Микулишна,
Раскрасавица-душа!
Ясны очи соколиные,
Брови соболя черней;
В целом городе Чернигове
Василисы нет умней.
Не уступит мужу книжному
В русской грамоте она,
И петью-четью церковному
Хорошо обучена».
С грозным гневом на Путятича
Князь Владимир поглядел:
«Спьяну, что ль, заговорился ты
Али в петлю захотел?
Разве я лишился разума?
Разве зверь я али тать?
От живого мужа можно ли
Мне жену насильно взять?»
Нe сробел Мишата, вкрадчиво
Князю молвил он в отает:
«Князь Данило ходит под богом —
Нынче жив, а завтра нет.
Коль слова мои не по сердцу,
То казнить меня вели;
Только прежде поохотиться
В лес Денисьича пошли.
В тёмных дебрях под Черниговом
Зверя тьма, а лову нет:
Прикажи поймать Денисьичу
Злого тура на обед.
На охоте всё случается:
С буйным зверем труден бой,
И не взять его охотнику,
Княже, силою одной».
Понял князь Владимир Киевский
Смысл лукавых этих слов,
И писать к Даниле грамоту
Он призвал своих писцов.
Те писцы писали витязю,
Чтобы он в лесах густых
Ради князя поохотился
На зверей и птиц лесных.
Поискал бы тура дикого,
С поля взял его живьём.
И отправил князь Путятича
С этой грамотой послом.
3
В светлом тереме Даниловом,
Призадумавшись, одна
У окна сидит красавица,
Богатырская жена.
Муж уехал поохотиться
В бор Черниговский чем свет;
Вот уж время близко к вечеру,
А Денисьича всё нет.
Скучно ей одной без милого,
Грусть-тоска её томит…
Вдруг услышала: у терема
Раздаётся стук копыт.
Гость нежданный и непрошеный
У Даниловых ворот,
Привязав коня усталого,
Скоро к терему идёт.
Не спросился слуг невежливый
Володимиров посол:
Он в светлицу бездокладочно
С княжьей грамотой вошёл.
Василиса гневно встретила
Неучтивого посла
И неладным смердом княжеским,
Рассердившись, назвала.
А Путятич молвил, до земли
Василисе поклонясь:
«Не гневися, государыня,
Что вошёл я не спросясь.
Не своей сюда охотою
Я приехал: князь велел;
В терем твой без воли княжеской
Я войти бы не посмел.
К твоему Даниле грамоту
Князь велел мне отвезти:
Получи; а за невежливость,
Государыня, прости».
Василиса закручинилась,
Прочитав княжой приказ:
Побелели щёки алые,
Слёзы хлынули из глаз.
Поняла она из грамоты,
Что недоброе в ней есть,
Что замыслил князь Денисьича
Злою хитростью известь.
Кличет слуг к себе Микулишна
И велит седлать коня.
«Снаряжайте, слуги верные,
К мужу в поле вы меня!
Дайте платье молодецкое,
Принесите лук тугой!
Сердце чует горе лютое
И дрожит перед бедой…»
И катились слёзы горькие
Крупным градом по лицу.
Слуги верные ретивого
Привели коня к крыльцу.
На коня она садилася,
Взяв колчан калёных стрел,
И, едва земли касаяся,
Конь, как вихорь, полетел.
4
Над собой беды не ведая,
Рыщет в поле богатырь.
Быстрый конь Данилу по полю
Быстро носит вдаль и вширь.
Настрелял с утра Денисьевич
Много дичи луговой;
Он охотой не натешится,
Не спешит к жене домой.
Вдруг он видит: от Чернигова
Не орёл к нему летит —
Мчится вихрем добрый молодец,
Под конём земля дрожит.
Закричал Данило молодцу,
Меч подняв над головой:
«Стой, удалый, добрый молодец!
Говори, кто ты такой?
Если друг, то побратаемся,
Поведём любовно речь;
Если недруг — потягаемся,
У кого тяжеле меч».
Говорит проезжий молодец,
Шапку сняв с густых кудрей:
«Не узнал ты, свет Денисьевич,
Молодой жены своей!
Знать, не долго нам понежиться
И в любви пожить с тобой.
Перестань охотой тешиться,
Поезжай скорей домой!»
Тут прочла ему Микулишна
Володимиров ярлык,
Но Данило в хитрый умысел
Князя стольного не вник.
Отвечает он с усмешкою
Молодой своей жене:
«Вижу я, тебе кручинушка
Померещилась во сне.
Где же видано и слыхано,
Чтобы князь богатыря
За любовь и службу верную
Извести задумал зря?
Лучше в тереме хозяйничай,
Знай домашний обиход
И словами неразумными
Не пугай меня вперёд.
Я на тура поохотиться
Рад для князя всей душой;
Только мало стрел осталося,
А запасных нет со мной.
Привези колчан мне маленький,
А большого не бери:
Много стрел ловцу не надобно —
Метко бьют богатыри!»
Говорит она: «Со стрелами
Я большой колчан взяла.
Не сердись, нужна при случае
В поле лишняя стрела.
Чует горе сердце вещее,
Ты словам моим поверь:
Тур не страшен для охотника, —
Человек страшней, чем зверь…»
С грустью тяжкою Микулишна
Крепко мужа обняла
И вернулася к Чернигову,
Путь слезами полила.
5
Рыщет витязь день до вечера
По лугам и по лесам:
Зверя-тура круторогого
Ищет он и там и сям:
В буераках и кустарниках,
В чащах диких и густых…
Вот уж день склонился к вечеру,
И дремучий лес затих.
Но не слышно по окружности
Рёва турьего нигде…
Шепчет витязь опечаленный:
«Надо ж быть такой беде!»
Рыщет по лесу Денисьевич —
Как на грех удачи нет!
Не привезть и нынче витязю
Дичь на княжеский обед!
Снова день склонился к вечеру,
Нет в лесу души живой,
Только рысь порою быстрая
Промелькнёт вдали стрелой.
Только вороны зловещие
С криком носятся вверху,
Громко каркая над витязем:
Быть невзгоде! быть греху!
Только холодом кладбищенским
Вдруг повеет нетопырь…
Ночи сумрачней, под дерево
Лёг могучий богатырь.
Шею вытянув упругую,
Конь дыханием своим
Греет доброго хозяина
И печально ржёт над ним.
«Что ты льнёшь ко мне, ласкаешься,
Мой товарищ боевой? —
Говорит ему Денисьевич. —
Что поник ты головой?
Что своим дыханьем огненным
Жгёшь ты мне лицо и грудь?
Иль боишься зверя лютого?
Или чуешь что-нибудь?..»
Конь трясёт косматой гривою
И копытом в землю бьёт,
Точно хочет что-то вымолвить,
Только слов недостаёт.
Лишь блеснул на небе розовый
Луч зари, предвестник дня,
Встал Данило с ложа жёсткого,
Сел на доброго коня.
Едет он из леса тёмного
В поле счастья попытать…
Чу… вдали там что-то слышится:
Не идёт ли с юга рать?
Мать сыра земля колышется,
И дремучий бор дрожит;
Словно гром гремит раскатистый,
Раздаётся стук копыт.
Стал Данило за кустарником,
Видит: с южной стороны
Грозно движутся два всадника,
Будто две больших копны.
Что-то будет, что-то станется?
Сердце ёкнуло в груди…
Видно, пасть в борьбе Денисьичу
С тем, кто едет впереди.
Скачет конь под ним, играючи,
Блещет золотом шелом…
И узнал Данило с горестью
Брата названного в нём…
Он одет в кольчугу крепкую,
Тяжела его рука;
И на смертный бой Денисьича
Он зовёт издалека.
Словно сокол с чёрным вороном,
Близкой смерти вещуном,
Он с Алёшею Поповичем
Мчится по полю вдвоём…
Дрогнув, слез с коня Денисьевич…
Сердце сжала злая боль…
Он с Добрынею Никитичем
Побратался для того ль?..
«Видно, князю я не надобен! —
Говорит он сам себе. —
Но по воле князя стольного
Не погибну я в борьбе.
Кровью брата и товарища
Я земли не обагрю,
Для потехи княжьей совестно
В бой вступать богатырю.
Не убить Добрыне молодца
В поединке роковом!»
И воткнул копье злачёное
В землю он тупым концом.
Сбросил с плеч доспехи твёрдые,
Грудью пал на острие —
И пробило молодецкую
Грудь злачёное копьё.
Мать сыра земля зарделася,
Тёплой кровью полита,
И душа Данилы чистая
Вышла в алые уста.
И когда борцы подъехали
Вызывать его на бой,
Только труп один безжизненный
Увидали пред собой.
6
Что за праздник в стольном Киеве?
Князь с дружиной удалой
На помолвку собираются
К Василисе молодой.
Многоценную, жемчужную
Он везёт невесте нить…
Хочет сердце неподкупное
Ожерельями купить.
Весел князь Владимир Киевский:
Витязь преданный его
На лугу, в траве некошеной,
Спит, не слышит ничего.
Праздно вкруг его валяются
Стрелы, меч и крепкий щит,
Добрый конь бессменным сторожем
Над хозяином стоит.
Шею гордую, косматую
Опустил он грустно ниц
И от трупа грозным ржанием
Отгоняет хищных птиц.
Василиса убивается
В светлой горнице своей:
Не видать ей мужа милого,
Не слыхать его речей!
А Владимир по дороженьке
На ретивом скакуне,
Впереди своих дружинников,
Мчится к будущей жене.
Грудь высокая волнуется,
В жилах кровь ключом кипит,
К голубым очам красавицы
Дума пылкая летит…
Что стучит-гремит в Чернигове?
Что вздымает пыль столбом?
Поезд свадебный Владимира
К Василисе едет в дом.
И, предчувствуя недоброе,
Слуги в страхе к ней сошлись,
Говорят ей: «Государыня!
В платье мужа нарядись!
Из конюшни мужней лучшего
Скакуна себе бери!
За тобой идут из Киева
Князь и все богатыри».
Отвечает им красавица:
«Мне не надобно коня;
Не хочу, чтоб слуги верные
Пострадали за меня.
Перед князем неповинна я,
Перед богом я чиста.
Принимайте ж князя с почестью,
Отворяйте ворота».
Слёзы вытерла горючие
Богатырская жена,
И велела платья лучшие
Принести к себе она.
Освежила в мыльне чистою
Ключевой водой лицо
И встречать гостей непрошеных
Смело вышла на крыльцо.
Словно дня сияньем ласковым
Небо пышно рассвело,
Словно утром рано на небо
Солнце ясное взошло.
То не зорюшка румянится,
То не солнышко блестит —
Василиса свет Микулишна
На крыльце резном стоит.
Тихо, словно очарованный,
Подошёл Владимир к ней
И не может от красавицы
Оторвать своих очей,
И не может ей разумное
Слово вымолвить в привет…
Изойди всю землю русскую —
В ней красы подобной нет!
Низко князю поклонилася
Богатырская жена
И в дверях остановилася,
Молчалива и скромна.
Что ж в душе у ней таилося,
Князь того не угадал
И в уста её сахарные
Горячо поцеловал.
И промолвил он Микулишне:
«Твой супруг в лугах погиб.
На охоте трудной до смерти
Дикий тур его зашиб.
Не вернуть нам к жизни мёртвого,
Не роняй же горьких слёз;
Я колечко обручальное
Молодой вдове привёз.
Жить не след тебе вдовицею,
Век в кручине горевать,
Красоту свою и молодость
Погубить тебе не стать.
Будь женою мне и матушкой
Для моих богатырей,
Одевайся в подвенечное
Платье светлое скорей.
В путь-дорогу мы отправимся, —
Поезд свадебный готов».
Василиса воле княжеской
Покорилася без слов:
Нарядилась в платье цветное
И покрылася фатой,
И в рукав широкий спрятала
Нож отточенный складной.
7
Едет князь с невестой милою,
В стольный город свой спеша;
Всё сильней в нём кровь волнуется,
И горит его душа.
Но невесело дружинники
Молча следуют за ним;
Опустил Добрыня голову,
Тяжкой думою томим.
Шепчет он: «Владимир-солнышко!
В деле злом не быть добру!
Не подумавши затеяли
Мы неладную игру.
Всё мне братний труп мерещится,
Что неприбранный лежит;
Рана страшная, как грозное
Око, на небо глядит.
Извели мы ясна сокола,
Он попался в нашу сеть,
Но едва ли белой лебедью
Нам удастся завладеть».
Молча едут князь с невестою…
Слышно ржанье в стороне:
Это конь Данилов весточку
Подаёт его жене.
Василиса встрепенулася,
Придержала скакуна
И Владимиру, ласкаючись,
Тихо молвила она:
«В чистом поле ржанье слышится,
В небе вороны кричат…
Князь Владимир! Я отправлюся
В ту сторонку наугад.
Видно, там мой муж валяется, —
Отпусти меня к нему,
Я в последний раз убитого
Мужа крепко обниму.
Вдоволь я над ним наплачуся,
Труп слезами орошу;
Если ж с мужем не прощуся я —
Перед богом согрешу…»
Потемнел Владимир-солнышко,
Светлых дум пропал и след…
Отказать невесте — совестно,
Отпустить — охоты нет.
Голова на грудь склонилася,
Шевельнулась совесть в нём,
И на просьбу Василисину
Согласился он с трудом.
В провожатые Микулишне
Дал он двух богатырей,
И помчалася красавица
Ветра вольного быстрей.
8
Вот в долине, за кустарником,
Труп лежит в траве густой,
Точно дерево, разбитое
Беспощадною грозой.
В беспорядке кудри чёрные
Опустились над челом,
Истекает кровью алою
Грудь, пробитая копьём.
Изменила смерть холодная
Красоту его лица,
И раскинуты бессильные
Руки мощного бойца…
И, спрыгнув с коня ретивого,
Точно первый снег бела,
Без рыданий, к мужу мёртвому
Василиса подошла.
И, упав на грудь Данилову,
Горемычная вдова
Громко вскрикнула: «Злодеями
Ты убит, а я жива!
Для чего ж мне жизнь оставлена,
Если нет тебя со мной?
Не грешно ли мне, не стыдно ли
Быть Владимира женой!
И не лучше ль злому половцу
Мне отдать и жизнь и честь,
Чем с убийцей мужа милого
Целый век в слезах провесть?
Нет, не лечь на ложе брачное
Опозоренной вдове
И не быть с дружиной княжеской
И с Добрынею в родстве;
Не носить уборы ценные,
Жемчуги и янтари…
Подойдите и послушайте
Вы меня, богатыри!
Вы скажите князю стольному,
Чтоб валяться не дал нам
В поле он без погребения,
На съедение зверям.
Прикажите, други, плотникам
Сколотить нам гроб большой,
Чтоб не тесно было милому
Спать со мной в земле сырой.»
Так сказала им Микулишна —
И пробила грудь ножом;
Из глубокой раны хлынула
Кровь горячая ручьём.
На груди супруга милого
Умерла его жена,
Жизнь без слёз она оставила,
До конца ему верна.
9
Грозен князь Владимир Киевский
Возвратился в город свой
Не с красавицей княгинею,
А с глубокою тоской.
Не с весельем князя встретили
Горожане у ворот, —
Пусты улицы широкие,
Точно вымер весь народ.
Над богатым, славным Киевом
Тишь могильная стоит;
Лишь по улицам в безмолвии
Раздаётся стук копыт.
Грозен князь вошёл в хоромины,
Молча слуги вслед идут,
И велел им князь Путятича
Привести к себе на суд.
И, дрожа от страха смертного,
Стал Путятич у дверей…
Не для пира-столования
Князь созвал богатырей.
Знать, прошла пора весёлая
Шумных княжеских потех, —
Смотрят сумрачно дружинники,
Стольный князь суровей всех.
С гневом молвил он Путятичу:
«Как нам быть с тобою, сват?
Ездил в даль я за невестою,
А вернулся не женат.
Ты затеял дело хитрое,
Да пропал задаром труд:
Идут слуги в Киев с ношею,
Двух покойников несут.
Погубил слугу я верного —
И остался холостой.
Видно, князю не приходится
Володать чужой женой.
И не должно князю слушаться
Злых советников своих:
Злой слуга змеи опаснее,
На худое дело лих.
Мне же речь твоя понравилась;
Эта речь была грешна, —
И не смыть теперь мне с совести
Вековечного пятна.
Князь Владимир стольно-киевский
Щедрым слыл до этих пор…
Чем же мне тебя пожаловать,
Наградить за мой позор?
Все дела твои лукавые
И советы были злы, —
И за то, Мишата, жалую
Я тебя котлом смолы».
(4 оценок, среднее: 4,00 из 5)