На пустынной Преображенской
 Снег кружился и ветер выл…
 К Гумилеву я постучала,
 Гумилев мне дверь отворил.
В кабинете топилась печка,
 За окном становилось темней.
 Он сказал: «Напишите балладу
 Обо мне и жизни моей!
Это, право, прекрасная тема»,-
 Но я ему ответила: «Нет.
 Как о Вас напишешь балладу?
 Ведь вы не герой, а поэт».
Разноглазое отсветом печки
 Осветилось лицо его.
 Это было в вечер туманный,
 В Петербурге на Рождество…
Я о нем вспоминаю все чаще,
 Все печальнее с каждым днем.
 И теперь я пишу балладу
 Для него и о нем.
Плыл Гумилев по Босфору
 В Африку, страну чудес,
 Думал о древних героях
 Под широким шатром небес.
Обрываясь, падали звезды
 Тонкой нитью огня.
 И каждой звезде говорил он:
 — «Сделай героем меня!»
Словно в аду полгода
 В Африке жил Гумилев,
 Сражался он с дикарями,
 Охотился на львов.
Встречался не раз он со смертью,
 В пустыне под «небом чужим».
 Когда он домой возвратился,
 Друзья потешались над ним:
— «Ах, Африка! Как экзотично!
 Костры, негритянки, там-там,
 Изысканные жирафы,
 И друг ваш гиппопотам».
Во фраке, немного смущенный,
 Вошел он в сияющий зал
 И даме в парижском платье
 Руку поцеловал.
«Я вам посвящу поэму,
 Я вам расскажу про Нил,
 Я вам подарю леопарда,
 Которого сам убил».
Колыхался розовый веер,
 Гумилев не нравился ей.
 — «Я стихов не люблю. На что мне
 Шкуры диких зверей»,..
Когда войну объявили,
 Гумилев ушел воевать.
 Ушел и оставил в Царском
 Сына, жену и мать.
Средь храбрых он был храбрейший,
 И, может быть, оттого
 Вражеские снаряды
 И пули щадили его.
Но приятели косо смотрели
 На георгиевские кресты:
 — «Гумилеву их дать? Умора!»
 И усмешка кривила рты.
Солдатские — по эскадрону
 Кресты такие не в счет.
 Известно, он дружбу с начальством
 По пьяному делу ведет.
Раз, незадолго до смерти,
 Сказал он уверенно: «Да.
 В любви, на войне и в картах
 Я буду счастлив всегда!..
Ни на море, ни на суше
 Для меня опасности нет…»
 И был он очень несчастен,
 Как несчастен каждый поэт.
Потом поставили к стенке
 И расстреляли его.
 И нет на его могиле
 Ни креста, ни холма — ничего.
Но любимые им серафимы
 За его прилетели душой.
 И звезды в небе пели: —
 «Слава тебе, герой!»

