Поэма
1
В поэзии — извечный спор…
И лишь в одном у нас согласье.
Обидно мало до сих пор
Мы пишем о рабочем классе.
Его высокие дела
Не получают отраженья:
В литературе верх взяла
«Проблема самовыраженья».
Цехов и строек мощный вид
Не трогает сердца поэтов,
Повсюду лирика царит,
Как выставка автопортретов…
Тут и себя б мне упрекнуть!
Рос на «чугунке», меж рабочих,
А где он, тот «чугунный» путь,
Среди моих чернильных строчек?
Слыву «работником пера».
Живу в Москве. Всё это ладно,
Но часто думаю: пора
К своим родным корням, обратно!
Вот почему я взял билет,
В вагоне всласть «чаёв» напился
И в край, где не был много лет,
Морозным утром заявился…
Наверно, тем, кто мчится мимо,
На первый взгляд не слишком люб
Путейский «узел» — в клочьях дыма,
Мост, водокачка, сквер да клуб.
А для меня во всём досель есть
Какой-то отсвет дней былых,
Как в дорогом лице, чья прелесть
Необъяснима для других.
Мне до сих пор до боли близки
Любые чёрточки «узла»;
И голуби, и обелиски,
И в честь челюскинцев — стрела.
Стою гляжу на наш вокзал,
На вас, ажурные мосточки, —
И словно в руки книгу взял,
Где рельсы тянутся, как строчки…
Вон та заглавная строка
Могла бы тихо, неречисто,
Сказать про деда-старика,
Известного здесь машиниста.
Ещё один железный путь —
Струной, натянутой до дрожи, —
Велит отца мне помянуть,
Такого ж машиниста тоже.
Вся родословная моя
Здесь в «полотно» вплелась упрямо:
Все бабки, тётки и дядья,
И детство, и любовь, и мама.
На миг мне вспомнилось про то,
Как по путям одной дорожкой
Отцам носили хлеб в депо
Два дружных парня: Пашка с Гошкой.
Они в депо, как в дом к себе,
Шли, балансируя на рельсах,
Гадая о своей судьбе,
О боевых геройских рейсах.
Над ними вис гудошный гром,
И синий дым вился клубами,
Как огнедышащий дракон,
Горячий пар скрипел зубами.
Но гром мальчишек не пугал,
Он был знаком им с малолетства:
Он их из ласкового детства
На битву жизни вызывал.
У каждого была мечта:
Стать самым сильным и умелым,
Чтоб смело бронепоезда
Водить под вражеским обстрелом!
Чтоб, если «сядет пар» в котле
Иль даже смазка загорится,
Мог паровоз в метельной мгле
Сквозь все препятствия пробиться!
Чтоб где-то в красном уголке
Потом писали с них портреты
И все девчонки бы
в тоске
Таскали им сюда букеты!..
Что ж! Я вернулся в край родной.
Я здесь не гость с чужой сторонки.
Где ж Пашка, друг старинный мой?
Где все знакомые девчонки?
Где наша шумная родня?
Где та радушная берёзка,
Что в давней юности меня
Всегда ждала у перекрёстка?
Всё ветер времени разнёс!
Берёзку на дрова срубили,
А Пашкин дымный паровоз,
Я слышал, немцы разбомбили.
В костре войны сгорел наш сад,
Погибли яблони и вишни,
И хлопья пара не висят
На ветках, где когда-то висли…
Лишённый сада, сник наш дом,
Впрямь как ощипанная птица.
И как-то странно видеть в нём
Чужие молодые лица…
Но сам посёлок стал стройней,
Светлей, заботливей ухожен.
А мне ещё чуть-чуть грустней,
Что он таким стал непохожим.
Не вызывая восхищенья,
Предстали здесь глазам моим
Бетонные сооруженья
С «модерным стилем городским»:
Вот ресторан, где звуки твистов
И вин большой ассортимент,
Вот живопись примитивистов —
Под вывескою «Перманент».
А раньше здесь дымки, как струйки,
Стелили по ветру дома,
И повисали с крыш сосульки,
Как скатертная бахрома;
А меж тенистых палисадов,
По-вдоль узорчатых ворот,
В часы малиновых закатов
Гулял здесь звонкий хоровод.
И рад я, что не из рассказов,
А в жизни, лично, наяву,
Успел узнать — до всяких джазов! —
Ту хороводную игру.
Вот новый клуб. Кино. Афиша.
Красавица в гигантский рост.
А раньше здесь жила Анфиса,
Что мне милей всех кинозвёзд.
К ней больше, чем к кому другому,
Меня манило много лет;
Пришёл к её резному дому,
А дома и в помине нет!..
2
Я жил в гостинице. Скучал.
Какой-то стих твердил невнятно.
И об одном уже мечтал:
Как побыстрей умчать обратно.
Но вскоре мною занялась
Родная местная газета
И публикацией портрета
На мой приезд отозвалась.
Пошли звонки от земляков:
Давай, мол, потрудись, голуба!
И засиял на двери клуба
Анонс о вечере стихов.
Уж тут, брат, сердцем не юли!
Как не ценить минуты эти?!
Послушать лирику пришли
Мои учителя, соседи;
Явились с книжками в руках,
Чтоб я не вздумал зазнаваться:
Мол, что другое, а в стихах
И здесь умеют разбираться!..
Я отвечал на их вопросы.
Читал. Автографы дарил.
А рядом
с длинной папиросой
Один молчун стоял, курил.
Когда же в зале, глядя на ночь,
Чуть поредела молодёжь,
Молчун сказал: — Привет, Иваныч!
Ты что ж своих не признаёшь? —
Я обомлел.
Андросов? Пашка?
Лицо в рубцах былой войны,
И машинистская фуражка
Поверх курчавой седины.
Он! Точно! Вот ведь удивил!
— Ты не с того ли света вышел?
— Был на том свете. Погостил.
А всё же помаленьку выжил.
Пришёл послушать земляка.
Мы за тобой следим, читаем.
Когда бранят тебя слегка,
Мы всей семьёй переживаем.
— А кто в семье?
— Да две девчонки,
Жена и я. Вот весь итог.
Чего ж нам тут торчать в сторонке?
Зайдём ко мне на огонёк…
Над тёмной улицей метель
Висит, как рваная кулиса.
Сметая снег, стучимся в дверь.
Заходим. А в сенях… Анфиса!
Всё как в романе.
— Ты не ждал?
— Не ждал. Ты как здесь оказалась?
Смеётся: — Ты же сам сбежал.
Ну вот я Павлу и досталась!
В уютном доме тишина…
Нахлынули воспоминанья!
Анфиса, Павлова жена,
Полна восторга и вниманья.
Вмиг закипает самовар,
Плывут варенья из буфета.
И не спеша течёт беседа
Про всё, что век нам даровал…
— Ты помнишь, Паша, как мечтать
Любили мы под хруст морозов,
Как мы учились различать
Гудки далёких паровозов?
А помнишь, как рвались мы в бой,
Как снилась слава нам обоим,
Как дерзко верили с тобой,
Что стыдно жить, не став героем!
Ты мне про труд свой расскажи,
Чтоб увидать большое в малом,
Хоть редкий подвиг опиши,
Где бой с огнём или с металлом.
— Да что рассказывать? Всё проза.
Работал. Помаленьку рос.
На тепловоз сел —
с паровоза.
Теперь вожу электровоз.
В войну мы подвиги вершили,
А нынче где же их искать?
На транспорте вся суть — в режиме,
Чтоб «подвигов» не допускать!
Вопрос в другом, — басит он грустно, —
«Отметить» надо б, а нельзя:
Ведь могут вызвать на дежурство —
Такая тяжкая стезя!
Живём — как ангелы с иконы.
Что делать? Строгий труд у нас:
Мы, машинисты, как минёры,
Мы ошибаемся лишь раз…
Тут со двора какой-то мальчик
В окошко стукнул. Павел встал:
— Ты чуешь: вот он, вызывальщик,
Как миленький! Не опоздал!
А знаешь, не сочти бахвальством,
Что о былом калякать тут?
Поедем-ка со мной в маршрут,
Я вмиг договорюсь с начальством!
Весь век колдуешь над стихами,
А «пыльный» труд небось забыл?
Ведь ты ж потомственный механик,
А поездов, чай, не водил…
3
В ночном депо, как днём, светло,
Прожектора блестят, как соты.
Быть может, в жизни ничего
Нет интереснее работы!
Вот наш бригадный коллектив
Спроворил путевую справу —
И подаёт локомотив
К тяжеловесному составу.
А поезд в километр длиной.
Ну, будут ахать перегоны!
Аж до краев полны рудой
Высокие полувагоны.
Любой силач, любой штангист
Пускай посмотрит с уваженьем,
Как лёгким жестом машинист
Приводит этот груз в движенье!
Колёса дрогнули, пошли,
Запричитали в стуке яром,
Поплыл глубинный дар земли
От рудокопов — к сталеварам!..
Отсек водителя — алтарь,
Куда вступать нет дозволенья,
А я сижу, как бог и царь,
Пред самым пультом управленья.
И даже кажется мне вдруг
(Не зря же угодил в кабину!),
Что это мне доверен груз,
Что это я веду машину.
В любом решении своём
Я должен тут держаться крепко:
Сперва в пути пойдёт подъём —
Гляди, чтоб не порвалась сцепка.
А дальше «профиль» — под уклон,
И тут не хлопай зря глазами:
Где надо — дуй во весь разгон,
Где надо — действуй тормозами.
А за окном лёд чёрных рек,
Железное круженье леса,
Железный холод, ночь и снег,
Который тоже из железа.
Буран сугробы наметал,
Позёмка ломится снаружи,
И чёрный воздух, как металл,
Звенит от злости и от стужи.
Но нам всё это нипочём!
Летим сквозь ветер, ночь и небо
И чёрный мрак кроим лучом,
Как чёрную краюху хлеба.
Ракетой мчит электровоз,
Сквозь космос жмёт напропалую,
И только звёздный блеск берёз
Шарахается врассыпную.
Как цепкий электронный мозг,
Прожектор тьму ночную косит:
То лес, то дом, то луг, то мост
На миг ухватит — и отбросит.
И с новой жадностью опять
Чего-то ищет в поле мглистом.
Иным вовек не увидать
Того, что видно машинистам.
В кабине окна впереди.
Не как в купе, не где-то сбоку,
Глазам открыты все пути,
Вся даль, зовущая в дорогу…
Всё шло как надо. Мой дружок
С его помощником ершистым
Пошучивали: «Вьёт снежок!
Эх, быть бы «летним» машинистом!..
А между тем метель всё злёй
Ярилась, лезла вон из кожи,
И лица у моих друзей
Заметно делались всё строже.
Труднее стало брать подъём,
Помощник молвил: — Ну, водитель,
Пожалуй, в заметь попадём,
Тут нужен снегоочиститель.
Вишь, начинаем буксовать,
Теперь мы бед не оберёмся,
Застрянем! Факт! Не миновать!.. —
А машинист сказал: — Пробьёмся!
Не трусь! — сказал он. — Погоди!
Дай правильно размерить силы! —
И стал, прищурясь, впереди
Искать свои ориентиры.
Он гнал состав средь темноты…
А я в душе решал загадку:
В каких делах берут закалку
Рабочей гордости черты?..
4
…Вот тут-то память по-иному
Вернулась снова в край берёз,
К тому бревенчатому дому,
В котором я мальчишкой рос.
Бывало, там, у дома деда,
Прохожий спросит про родство:
— Ты чей внучонок, непоседа?
Ах, вот чей! Ну, расти в него! —
А если где солжёшь иль струсишь,
Меня стыдили: — Эх, малец,
Ты чью фамилию конфузишь?!
Живи, как дед твой и отец!..
Вникая в эти наставленья,
Я знал ещё в ребячьи дни,
Что я «наследник уваженья»
Моей заслуженной родни.
Луща подсолнухи под песни,
Я с детства чувствовал, что тут
За труд ухватистый и честный
Всех выше славу воздают,
Я видел: коль отец иль дед
По улице в депо шагали,
Соседи картузы снимали,
С почтением смотрели вслед.
Здесь понимали: труд немалый
Сквозь ночь и снег состав вести.
— Иван Федотыч! Федот Палыч!
Поклон! Счастливого пути! —
Когда ж домой с тяжёлой смены
Шёл машинист, чумаз, как чёрт,
Не все раскланяться с ним смели:
Такой был мастеру почёт!
Иным, видать, неловко было
За праздный, франтоватый шик,
Как будто бы они из тыла,
А он — из битвы — фронтовик!..
Ещё я был мальчонка слабый,
Ан тоже не терпелось мне
Какой-нибудь заметной славой
К моей приблизиться родне.
Мне снился пионер глазастый,
Что рельс разбитый разглядел —
И, развязав свой красный галстук,
Экспресс с людьми спасти сумел.
О том геройстве разудалом
Прослышал я лет с десяти
И взад-вперед ходил по шпалам,
Чтоб путь испорченный найти.
И, помнится, не без утайки
Решал: нельзя ли согрешить —
Тихонько отвинтить две гайки,
А после «подвиг совершить»?
Я той удачи ждал часами…
Но дед не раз давал понять:
— Почётна гордость, а тщеславье
Из сердца надо изгонять!
Случалось: свалит с ног простуда,
В жару промаешься всю ночь.
И дед, присев на кончик стула,
Спешит хоть чем-нибудь помочь.
Он шутит — будто бы всерьёз! —
— Ну, хватит время тратить даром!
Беру тебя на паровоз,
Поедешь третьим кочегаром!
— Я вмиг поправлюсь, погоди! —
Шепчу я с хрипловатым свистом. —
А там — дай малость подрасти —
И сам я стану машинистом!
Тут бабушка, вдевая нить,
Тихонько охнет: — Вишь, забота!
Ужель и внучику охота
Чумазым цельный век ходить?
— Стоп, бабка! — цыкнет дед Федот.
Чего язык твой зря болтает!
Кто правильным трудом живёт,
Тот сроду грязный не бывает!..
— Всё так… Ан думка в голове:
Пусть внук растёт учёным малым,
Авось, глядишь, в самой Москве
Он станет красным генералом!
— Пусть генералом! Буду рад!
В народе мудро говорится:
Не много стоит тот солдат,
Что в генералы не стремится.
Расти, внучок! Крепчай в труде!
Жизнь всем свой семафор открыла!
Но знай: рабочий класс везде —
Главнейшая на свете сила!..
5
Разгул негаданной метели
Упорно не желал слабеть.
А двигатель был па пределе,
Грозясь вот-вот — к чертям! — сгореть.
Снег бил в стекло шрапнелью белой.
Помощник стал как лёд суров:
— Ну, машинист, что будем делать?
Погодка прямо — будь здоров!
Затормозить?.. Ан, вишь, несчастье:
Откуда брать потом разгон?
Придётся рвать состав на части,
Закрыв надолго перегон!
А машинист в ответ — ни слова,
Молчал, дыханье затаив:
Как врач, прослушивал больного —
И шибче гнал локомотив!
Случайный гость, приникший к дверцам,
Я видел, как тяжёл тот путь.
Хотелось хоть плечом, хоть сердцем
Усталый поезд подтолкнуть.
А голоса метельной стужи
Шептали мне глухой упрёк,
Пытали совесть; почему же
Я машинистом стать не смог?
Как вышло так, что я утратил
Права фамильного труда?
Не развесёлой жизни ль ради?..
Свернул с дороги навсегда?..
…Тут вновь мне никуда не деться
От дней, даривших первый свет,
От берендейских сказок детства,
От колдовских далёких лет…
Теперь в квартирах наших узких
Мы стали строже и скромней,
И меньше у людей у русских
Таких, как встарь, больших семей.
А с нами, помню, по соседству
Жил целый полк моей родни!
Как много книг — веков наследство —
Дарили щедро мне они!
А всех щедрее, между прочим,
Родная бабушка была:
Она волшебным узорочьем
Мой мир ребячий оплела.
Любил я слушать, несмышлёныш,
Её рассказы про чертей,
Про то, как ласка, злой зверёныш,
Заласкивает лошадей;
Про то, как леший мутит взор,
Да как детей крадут цыганки,
Да как щекочутся русалки
На берегах лесных озёр…
Я догадался лишь потом,
Что эти сказки до рассвета,
И книжки, и наш добрый дом
Растили из меня поэта.
Я машинистом стать хотел,
Я с малых лет упрямым взором
С горячей завистью глядел
Вслед литерным, курьерским,
скорым.
Но где-то исподволь, чуть-чуть,
Мешая своего добиться,
С какой-то стрелки весь мой путь
Тихонько начинал двоиться…
6
За жизнь я много накопил
Историй, смелых и тревожных.
А в дни войны я чин носил —
Военный железнодорожник.
Почти мальчишкой — не забыть! —
Уже я был политотдельцем
И в нашей части слыл умельцем
Политбеседы проводить.
Я машинистам тем был дорог,
Что Маяковского читал,
А хлам иных пустых книжонок —
Им на цигарки отдавал!..
Я крепко помню всех парней,
Кто почитал привычным делом
По рёбрам латаных путей
Гонять составы под обстрелом.
Сквозь ту военную пургу
Пришлось нам вместе пробиваться.
Я до сих пор у них в долгу,
И до сих пор они мне снятся…
Мы всюду славим моряков,
Сапёров, лётчиков, танкистов,
Но нет ни песен, ни стихов
Про тех военных машинистов.
А я бы всем напомнил тут,
Как и танкисты и пилоты
Ценили машинистский труд,
Высокий подвиг их работы.
Случалось: надо отойти,
На время спрятаться в укрытье,
Но машинист всегда в пути
Пришит к земле железной нитью.
Вокруг него свистит свинец,
Фугас поёт свою кантату,
А он, как ловкий удалец,
Скользит по тонкому канату!..
Я рад прославить навсегда
Вас, удалые ветераны,
Что доставляли поезда
Сквозь все бризантные бураны,
Кто мчал отважно, по прямой,
Спешил через любые беды,
Снабжая огненной рудой
Ту доменную печь победы.
Я должен рассказать про вас,
Про то, как много суток кряду
Тащили вы боезапас
Через Камышин — к Сталинграду,
Как доставался тяжело
Вам каждый километр движенья,
Как много там ребят легло
Ещё задолго до сраженья!
Я про Джанкой напомню вновь,
Где враг подкрался к эшелонам,
Где сталь и хлеб, бетон и кровь
Разбрызгало по перегонам.
Я расскажу, как колея
Вела нас через Украину,
И был наш путь — как два копья,
Летящих к городу Берлину!..
Не зря дела тех давних дней
Вновь, за минутою минута,
Мелькнули в памяти моей
Под гул метельного маршрута…
7
Есть самой прочной пробы годность
В любом труде, в любом цеху.
У кузнецов такая гордость:
«Сумеешь подковать блоху?»
Есть свой задор у трактористов —
На высшей скорости пахать.
А гордость классных машинистов —
Нутром машину понимать!
Андросов вёл свой тяжкий поезд
Под вьюгу — как под артналёт —
И, словно бы не беспокоясь,
Лишь повторял: «Не подведёт!»
В тот миг его решалось волей:
Дойдёт ли вовремя руда,
Пробьются иль застрянут в поле
Идущие вслед поезда!..
Мы, как на приступ, в гору лезли
Чугунный мрак чернел кругом,
Но как-то сразу стало легче,
Чуть покатили под уклон.
Тут вдруг помощник произнёс:
— Вишь, как машина выручает,
Когда механик сам снабжает,
Сам красит свой электровоз! —
Они заводят речь о смазке,
О краске. Деловой вопрос.
А мне конём из дивной сказки
Мерещится электровоз.
Ты только ласково да чутко
Чуть-чуть погладь его рукой —
И вот он, верный Сивка-Бурка,
Как друг, стоит перед тобой!..
Припомнилось, как бабка мне
Рассказывала небылицу:
Мол, ехал витязь на коне
Искать за морем Царь-девицу.
Он путь держал в чужие грады,
В ту тридевятую страну,
Где так опасно у ограды
Задеть гремучую струну.
Ретивый конь в трудах испытан,
Его лихой полёт высок:
Он, ловкий, ни одним копытом
Не тронул звонкий проводок.
Но тут свою потешить удаль
Отважный витязь захотел
И ту струну, с гремучим гудом,
Шелковой плёточкой задел!
Пошёл трезвон! Проснулись стражи!
«Что ж ты наделал?» — молвит конь,
А молодец в задорном раже,
Его, шального, только тронь!
Он всласть заливисто смеётся
Да по сапожкам плетью бьёт:
Он верит, что всего добьётся
И конь его не подведёт!..
Пожалуй, впрямь той ночью мглистой,
Без риска правдой покривить,
Имел я право —
машиниста
С удалым витязем сравнить!..
Всё шибче мчались мы. И скоро,
Вещая о конце пути,
Фонарь входного светофора
Сверкнул серёжкой впереди.
Наш рейс по графику был точен,
Нам было впору отдохнуть,
Но машинист — горяч: он хочет
Взять новый груз — в обратный путь.
И вновь, дыша морозным ветром,
Пошёл назад электровоз,
Тревожа струны километров,
Трезвоня бубнами колёс…
Когда, с пургой рождая сходство,
Вернулись мы, снегам назло,
На станции всё руководство
И впрямь руками развело.
Буран был бешено неистов,
А мы смогли не оплошать:
В депо десятки машинистов
Спешили руки нам пожать.
Начальник тяги в речи лестной
Сказал, что очень рад и горд,
Что наш состав тяжеловесный
Установил в пути рекорд.
Он на виду у всех рабочих
Нас обнимал раз пять подряд,
И репортёр, как пулемётчик,
Вращал свой киноаппарат…
8
Я не бывал таким счастливым
От самой юности почти:
Как сладкий мёд, текла по жилам
Усталость трудного пути.
Мы в дом ввалились, как вояки,
Неся с собой курчавый пар.
А у заботливой хозяйки
Уже готов был самовар.
Анфиса — прямо в восхищенье:
— Как одолели вы пургу?
А здесь кругом всю ночь волненье:
Беда! Застрянете в снегу!
Ну, ладно. Кончились тревоги.
Теперь, чтоб встречу не ломать,
Погрейтесь чуточку с дороги
Да и ложитесь отдыхать. —
День был воскресный — и к обеду,
Верны традиции своей,
Гурьбой, отпраздновать победу,
Пришли друзья моих друзей.
Вот Чугунов — седой «чугунщик»,
Любимец деповских бригад,
Вот Барабанов — балагурщик,
Шумливый, точно агрегат.
Вот Громов — старший машинист,
Всегда подтянутый, опрятный,
Внимательный и аккуратный,
Любитель книг и шахматист…
Сдвигают стулья. Пиво льют,
Хохочут смехом великанов.
Девчонкам яблоки суют;
Конфеты сыплют из карманов…
Вдруг кто-то оглашает мненье,
Что, мол, хозяину пора б
Идти теперь на повышенье —
В дорожный, в областной масштаб.
Мол, есть такая телеграмма,
Пришедшая текущим днём,
Чтоб Павлу завтра ж утром рано
Прибыть прямёхонько в обком!..
— Ну, Паша! За служебный рост! —
Басит шумливый Барабанов,
И все друзья, под звон стаканов,
Подхватывают громкий тост.
— За рост! За взятие вершин!
За городское новоселье! —
Видать, хозяин заслужил,
Коль так запенилось веселье.
Но ведь и грусть в карман не спрячешь,
Она томит гостям глаза.
— Ты что ж, Анфиса, нам не спляшешь?
Кончай давить на тормоза! —
Вмиг повела плечом гармонь,
И, как заправская актриса,
Пошла по горнице Анфиса,
Вертя, как веточку, ладонь:
Раздайся, народ,
Не стой у ворот!
Меня, гордую такую,
Милый в город повезёт…
Бьёт каблучками. Пол дрожит.
Какая стать! Какая удаль!
В дубовой горке вся посуда
Стеклянным звоном дребезжит.
Оттёрты в угол стол и стулья.
А в центре «барыня» плывёт.
Плясунья, прямо как колдунья,
Руками водит — в плен берёт.
А Павел всё молчит, молчит,
На тост друзей не отвечает.
То ль сердце у него щемит,
То ль попросту, как быть, не знает?
Вот так мой дед переживал
И с горечью глядел на внука,
Когда сын в город уезжал,
Когда вломилась в дом разлука.
Внезапно потемнев глазами,
Анфиса кончила плясать
И тут же к мужу со слезами:
— Ты что? Не хочешь уезжать?
— Да. Не хочу.
— Я так и знала!
Хоть кол на голове теши!
Весь век мы тут. А я устала!
Пойми, устала жить в глуши!
Доколе с печками возиться?
Поездить бы! Увидеть свет!
Девчонкам музыке б учиться —
Здесь музыкальной школы нет!
Чего молчишь? —
Угрюмый Павел
Махнул рукой: — А что сказать?
Я не затем рекорды ставил,
Чтоб от машины убежать.
Я знаю умников невзрачных,
Которые судачат так:
«Рабочий? Значит — неудачник!
Не смог артистом стать, чудак!»
Вот мода! Что за сатана?
Не понимаю, между прочим:
У нас рабочая страна,
Так разве плохо быть рабочим?
— Ох, Павел Дмитрич, удружил! —
Сказал помощник: — Дай, брат, руку.
А я уж, право, затужил,
Когда запели про разлуку. —
Встал Чугунов: — Ты, Паша, прав.
Ты здесь — как шар в железной лузе.
Людей хватает в городах:
Их там — что зёрен в кукурузе.
— Ну нет! Постой! — вмешался Громов. —
Ты, Павел, на своем посту.
Но ведь размах-то наш огромен,
Не уместить в одну версту.
Руководить, брат, не забава:
Руководить — людей учить.
И партия имеет право
Тебе такое поручить! —
Тут все как ринулись гурьбой
С задором тормошить друг друга,
Как будто отшумела вьюга
И солнце встало над землёй.
И закипел могучий пир,
В котором дружба ликовала.
И я там был и мёд там пил,
С усов текло и в рот попало…
9
…Давно бы мне сюда собраться
Да окунуться в снег и тьму,
Чтобы получше разобраться:
Что отчего и что к чему?
Я рад, что в путевом посёлке
Стиляг и снобов не видать:
У них у всех тут путь недолгий:
Их здесь умеют обрывать.
Я рад, что нету здесь деляг,
Чья суть в стремлении едином:
Из-за корыстных личных благ
Карабкаться по чьим-то спинам!
Здесь получает предпочтенье
Не тот, кто пыль пускать здоров,
А кто пригоден для вожденья
Тяжеловесных поездов.
Здесь прочно помнят в разговорах
Героев славного пути,
Тех самых, пели про которых:
«Наш паровоз, вперед лети!»
С извечной страстью непреложной
Здесь и юнцы и старики
Верны судьбе своей дорожной,
Совсем — как морю — моряки.
Их властно манит зов простора,
Чтоб, отвергая тишину,
От Бреста — до Владивостока
Глазами обнимать страну!
Трубить по нашей буйной шири,
Смотреть, как дыбится Урал,
Как города растут в Сибири
И как Кузбасс куёт металл!..
Вот так: то с болью, то с любовью
Творец всего Рабочий Класс —
Точь-в-точь по своему подобью
Формует каждого из нас.
И чем мы ближе или дальше
От сердца жаркого его,
Тем больше правды или фальши
В любом из нас.
Вот суть всего!
