…и апогей, и утомление
Природа тянет нас на ложе,
 судьба об этом же хлопочет,
 мужик без бабы жить не может,
 а баба — может, но не хочет.
Мы счастье в мире умножаем
 (а злу — позор и панихида),
 мы смерти дерзко возражаем,
 творя обряд продленья вида.
Люблю, с друзьями стол деля,
 поймать тот миг, на миг очнувшись,
 когда окрестная земля
 собралась плыть, слегка качнувшись.
Едва смежает сон твои ресницы —
 ты мечешься, волнуешься, кипишь,
 а что тебе на самом деле снится,
 я знаю, ибо знаю, с кем ты спишь.
Ость женщины, познавшие с печалью,
 что проще уступить, чем отказаться,
 они к себе мужчин пускают в спальню
 из жалости и чтобы отвязаться.
Он даму держал на коленях,
 и тяжко дышалось ему.
 есть женщины в русских селеньях —
 не по плечу одному.
И дух и плоть у дам играют,
 когда, посплетничать зайдя,
 они подруг перебирают,
 гавно сиропом разводя.
Мужик тугим узлом совьется,
 но если пламя в нем клокочет —
 всегда от женщины добьется
 того, что женщина захочет.
Мы заняты делом отличным,
 нас тешит и греет оно,
 и ангел на доме публичном
 завистливо смотрит в окно.
Блажен, кому достался мудрый разум,
 такому все легко и задарма,
 а нам осталась радость, что ни разу
 не мучились от горя от ума.
Люблю величавых застольных мужей —
 они, как солдаты в бою,
 и в сабельном блеске столовых ножей
 вершат непреклонность свою.
Под мнение прельстительных романсов
 красотки улыбаются спесиво;
 у женщины красивой больше шансов
 на сччастье быть обманутой красиво.
Женившись, мы ничуть не губим
 себя для радостей земных,
 и чем жену тем больше любим,
 тем больше любим дам иных.
Болит, свербит моя душа,
 сменяя страсти воздержанием;
 невинность формой хороша,
 а грех прекрасен содержанием.
В сезонных циклах я всегда
 ценил игру их соблюдения;
 зима — для пьянства и труда,
 а лето — для грехопадения.
Что я смолоду делал в России?
 Я запнусь и ответа не дам,
 ибо много и лет и усилий
 положил на покладистых дам.
Я устал. Надоели дети,
 бабы, водка и пироги.
 Что же держит меня на свете?
 Чувство юмора и долги.
Мужчина должен жить не суетясь,
 а мудрому предавшись разгильдяйству,
 чтоб женщина, с работы возвратясь,
 спокойно отдыхала по хозяйству.
С неуклонностью упрямой
 все на свете своевременно;
 чем невинней дружба с дамой,
 тем быстрей она беременна.
В мечтах отныне стать серьезней
 коплю серьезность я с утра,
 печально видя ночью поздней,
 что где-то есть во мне дыра.
Есть женщины осеннего шитья:
 они, пройдя свой жизненный экватор,
 в постели то слезливы, как дитя,
 то яростны, как римский гладиатор.
Меняя в весе и калибре,
 нас охлаждает жизни стужа,
 и погрузневшая колибри
 свирепо каркает на мужа.
Непоспешно и благообразно
 совершая земные труды,
 я аскет, если нету соблазна.
 И пощусь от еды до еды.
Предпочитая быть романтиком
 во время тягостных решений,
 всегда завязывал я бантиком
 концы любовных отношений.
Спалив дотла последний порох,
 я шлю свой пламенный привет
 всем дамам, в комнатах которых
 гасил я свет.
Люблю вино и нежных женщин,
 и только смерть меня остудит;
 одним евреем станет меньше,
 одной легендой больше будет.
Если я перед Богом не струшу,
 то скажу ему: глупое дело —
 осуждать мою светлую душу
 за блудливость истлевшего тела.

