Мерос проскользнул к Дионисию в дом,
 Но скрыться не мог от дозорных, —
 И вот он в оковах позорных.
 Тиран ему грозно: «Зачем ты с мечом
 За дверью таился, накрывшись плащом?» —
 «Хотел я покончить с тираном». —
 «Распять в назиданье смутьянам!»
«О царь! Пусть я жизнью своей заплачу —
 Приемлю судьбу без боязни,
 Но дай лишь три дня мне до казни:
 Я замуж сестру мою выдать хочу,
 Тебе же, пока не вернусь к палачу,
 Останется друг мой порукой.
 Солгу — насладись его мукой».
И, злобный метнув на просящего взгляд,
 Тиран отвечает с усмешкой:
 «Ступай, да смотри же — не мешкай.
 Быстрее мгновенья три дня пролетят,
 И если ты в срок не вернёшься назад,
 Его я на муку отправлю,
 Тебя ж на свободе оставлю».
И к другу идёт он: «Немилостив рок!
 Хотел я покончить с проклятым,
 И быть мне, как вору, распятым,
 Но дал он трёхдневный до казни мне срок,
 Чтоб замуж сестру мою выдать я мог.
 Останься порукой тирану,
 Пока я на казнь не предстану».
И обнял без слов его преданный друг
 И тотчас к тирану явился,
 Мерос же в дорогу пустился.
 И принял сестру его юный супруг.
 Но солнце обходит уж третий свой круг,
 И вот он спешит в Сиракузы,
 Чтоб снять с поручителя узы.
И хлынул невиданный ливень тогда.
 Уже погружает он посох
 В потоки на горных откосах.
 И вот он выходит к реке, но беда! —
 Бурлит и на мост напирает вода,
 И груда обломков чугунных
 Гремит, исчезая в бурунах.
Он бродит по берегу взад и вперёд,
 Он смотрит в смятенье великом,
 Он будит безмолвие криком, —
 Увы, над равниной бушующих вод
 Лишь ветер, беснуясь, гудит и ревёт.
 Ни лодки на бурном просторе,
 А волны бескрайны, как море.
И к Зевсу безумный подъемлет он взгляд,
 И молит, отчаянья полный:
 «Смири исступлённые волны!
 Уж полдень, часы беспощадно летят,
 А я обещал, лишь померкнет закат,
 Сегодня к царю воротиться,
 Иль с жизнию друг мой простится».
Но тучи клубятся, и ветер жесток,
 И волны сшибаются люто.
 Бежит за минутой минута.
 И страх, наконец, в нём решимость зажёг,
 Он смело бросается в грозный поток,
 Валы рассекает руками,
 Плывёт — и услышан богами.
И снова угрюмою горной тропой
 Идёт он — и славит Зевеса,
 Но вдруг из дремучего леса,
 Держа наготове ножи пред собой,
 Выходят разбойники буйной толпой,
 И, путь преграждая пустынный,
 Грозит ему первый дубиной.
И в вопле Мероса — смертельный испуг:
 «Клянусь вам, я нищ! Не владею
 И самою жизнью своею!
 Оставьте мне жизнь, иль погибнет мой друг!»
 Тут вырвал у вора дубину он вдруг,
 И шайка спасается в страхе,
 Три трупа оставив во прахе.
Как жар сицилийского солнца жесток!
 Как ломит колени усталость!
 А сколько до цели осталось!
 «Ты силы мне дал переплыть чрез поток,
 Разбойников ты одолеть мне помог, —
 Ужель до царя не дойду я
 И друга распнёт он, ликуя!»
Но что там? Средь голых и выжженных круч
 Внезапно журчанье он слышит…
 Он верить не смеет, не дышит…
 О чудо! Он видит — серебряный ключ,
 Так чист и прозрачен, так нежно певуч,
 Сверкает и манит омыться,
 Гортань освежить и напиться.
И вновь он шагает, минуя в пути
 Сады, и холмы, и долины.
 Уж тени глубоки и длинны.
 Два путника тропкой идут впереди.
 Он шаг ускоряет, чтоб их обойти,
 И слышит слова их: «Едва ли, —
 Мы, верно, на казнь опоздали».
Надежда и страх его сердце теснят,
 Летят, не идут его ноги.
 И вот — о великие боги! —
 Пред ним — Сиракузы, пылает закат,
 И верный привратник его Филострат,
 Прождавший весь день на пороге,
 Навстречу бежит по дороге.
«Назад, господин! Если друга не спас,
 Хоть сам не давайся им в руки!
 Его повели уж на муки.
 Он верил, он ждал тебя с часу на час,
 В нём дружбы священный огонь не погас,
 И царь наш в ответ на глумленье
 Лишь гордое встретил презренье».
«О, если уж поздно, и он на кресте,
 И предал я друга такого,
 Душа моя к смерти готова.
 Зато мой палач не расскажет нигде,
 Что друг отказался от друга в беде!
 Он кровью двоих насладится,
 Но в силе любви убедится».
И гаснет закат, но уж он у ворот,
 И видит он крест на агоре,
 Голов человеческих море.
 Верёвкою связанный, друг его ждёт,
 И он раздвигает толпу, он идёт.
 «Тиран! — он кричит, — ты глумился,
 Но видишь, я здесь! Я не скрылся!»
И в бурю восторженный гул перерос,
 Друзья обнялись, и во взоре
 У каждого радость и горе,
 И нет ни единого ока без слёз,
 И царь узнаёт, что вернулся Мерос,
 Глядит на смятённые лица, —
 И чувство в царе шевелится.
И он их велит привести перед трон,
 Он влажными смотрит очами:
 «Ваш царь побеждённый пред вами.
 Он понял, что дружба — не призрак, не сон,
 И с просьбою к вам обращается он:
 На диво грядущим столетьям
 В союз ваш принять его третьим».
Перевод — В. В. Левика

