С трудом дотянувши до подбородка
 кашне, развеваемое сквозняком,
 я ей кричал:
 -Вернись, сумасбродка,
 простудишься! —
 и потрясал кулаком.
 … Пророк, я слова свои тратил даром,
 педант, я не смог свернуть с колеи.
 Она разбивала одним ударом
 все сложные построенья мои.
 То будто все та же,
 а то вдруг другая,
 то очень сложна,
 а то вдруг — примитив,
 она то ловила меня,
 убегая,
 а то сопротивлялась мне,
 уступив.
 И чудо! Весь мир оказался по сути
 простым совершенно.
 Он был иной!
 Не жегся огонь, и не вел к простуде
 час, проведенный в воде ледяной…
 Она неожиданно возникала
 и, за руку взяв, кричала:
 — Бежим? —
 характер, изогнутый как лекало,
 был абсолютно непостижим…
 Она всех дразнила,
 и кротость овечья
 моя ей тогда казалась смешна.
 Лишь вечному духу противоречья
 была она, чуткая, подчинена.
 … И сам я поверил в ее поверья,
 что мир —
 это легкая кутерьма,
 в которую входят звезды, деревья,
 книги и дым,
 и она сама…
 Вижу,
 лишб только глаза закрою,
 ставший сейчас
 мне милее стократ
 опасный обрыв,
 три сосны над Окою,
 душу надламывающий
 закат.
 А около
 в простеньком платье
 цыетастом,
 в том, что куда-то
 все время рвалась,
 вижу ее,
 облитую пространством,
 с факелом
 диких ее
 волос.
Евгений Винокуров — Характер: Стих
> 

