Попытка,
 когда она стала пожизненной, —
 пытка.
 Я в стольких попытках
 отчаянно мир обнимал,
 и снова пытался,
 и чёрствой надеждой питался,
 да так зачерствела она,
 что я зубы себе обломал.
 И я научился,
 как будто бы воблою ржавою,
 как заплесневелою коркой,
 сходящей порой за любовь,
 питаться надеждой,
 почти уже воображаемой,
 при помощи воображаемых
 прежних зубов.
 Я в бывших зубастых
 заметил такую особенность,
 в которой особенности никакой —
 гражданскую злость
 заменила трусливо озлобленность,
 и фигокарманство,
 и лозунг скопцов:
 «А на кой?»
 Ведь лишь допусти
 чью-то руку во рту похозяйничать —
 зуб трусости вставят,
 зуб хитрости ввинтят
 на самых надёжных штифтах,
 и будет не челюсть,
 а что ни на есть показательность —
 и нету зубов,
 а как будто бы все на местах.
 И я ужаснулся,
 как самой смертельной опасности,
 что стану одним из спасателей
 личных задов,
 что стану беззубой реликвией
 бывшей зубастости,
 и кланяться буду
 выдёргивателям зубов.
 Тогда я прошёлся,
 как по фортепьяно,
 по челюсти.
 Зуб мудрости спёрли.
 Торчит лишь какая-то часть.
 Но знаете —
 все коренные пока ещё в целости,
 и руку по локоть
 мне в рот не советую класть.
 А кто-то за лацкан берёт меня:
 «Слушай, тебе ещё не надоело?
 Ты всё огрызаешься…
 Что ты играешь в юнца?
 Нельзя довести до конца
 бесконечное дело —
 ведь всем дуракам и мерзавцам
 не будет конца».
 Нельзя заменить
 на прекрасные лица все рыла,
 нельзя научить палачей
 возлюбить своих жертв,
 нельзя переделать всё страшное то,
 что, к несчастию, было —
 но можно ещё переделать
 грядущего страшный сюжет.
 И надо пытаться
 связать всех людей
 своей кровью, как ниткой,
 чтоб стал человек человеку
 действительно брат,
 и если окажется жизнь
 лишь великой попыткой,
 то всё-таки это —
 великий уже результат.
 Нельзя озлобляться,
 но если хотят растерзать её тело,
 то клацнуть зубами
 имеет моральное право овца.
 Нельзя довести до конца
 бесконечное дело,
 но всё-таки надо
 его довести до конца.
Евгений Евтушенко — Бесконечное дело: Стих
> 

