Отец мой умер на костре, а мать
 Сошла с ума от пытки. И с тех пор
 Родимый Дамме я в слезах покинул.
 Священный пепел я собрал с костра,
 Зашил в ладонку и на грудь повесил, —
 Пусть он стучится в грудь мою и стуком
 К отмщению и гибели зовет!
 Широк мой путь: от Дамме до Остенде,
 К Антверпену от Брюсселя и Льежа.
 Я с толстым Ламме на ослах плетусь.
 Я всем знаком: бродяге-птицелову,
 Несущему на рынок свой улов;
 Трактирщица с улыбкой мне выносит
 Кипящее и золотое пиво
 С горячею и нежной ветчиной;
 На ярмарках я распеваю песни
 О Фландрии и о Брабанте старом,
 И добрые фламандцы чуют в сердце.
 Давно заплывшем жиром и привыкшем
 Мечтать о пиве и душистом супе.
 Дух вольности и гордости родной.
 Я — Уленшпигель. Нет такой деревни,
 Где б не был я; ист города такого,
 Чьи площади не слышали б меня.
 И пепел Клааса стучится в сердце,
 И в меру стуку этому протяжно
 Я распеваю песни. И фламандец
 В них слышит ход медлительных каналов,
 Где тишина, и лебеди, и баржи,
 И очага веселый огонек
 Трещит пред ним, и он припоминает
 Часы довольства, тишины и неги,
 Когда, устав от трудового дня,
 Вдыхая запах пива и жаркого,
 Он погружается в покой ленивый.
 И я пою: — Эй, мясники, довольно
 Колоть быков и поросят. Иная
 Вас ждет добыча. Пусть ваш нож вонзится
 В иных животных. Пусть иная кровь
 Окрасит ваши стойки. Заколите
 Монахов и развесьте вверх ногами
 Над лавками, как колотых свиней.
 И я пою:— Эй, кузнецы, довольно
 Ковать коней и починять кастрюли,
 Мечи и наконечники для копий
 Пригодны нам поболее подков;
 Залейте глотку плавленым свинцом
 Монахам, краснощеким и пузатым,
 Он более придется им по вкусу,
 Чем херес и бургундское вино.
 Эй, корабельщики, довольно барок
 Построено для перевозки пива.
 Вы из досок еловых и сосновых
 Со скрепами из чугуна и стали
 Корабль освобождения постройте.
 Фламандки вам соткут для парусов
 Из самых тонких ниток полотно,
 И, словно бык, готовящийся к бою
 Со стаей разъярившихся волков,
 Он выйдет в море, пушки по бортам
 Направив на бунтующийся берег.
 И пепел Клааса стучится в сердце,
 И сердце разрывается, и песня
 Гремит грозней. Уж не хватает духа,
 Клубок горячий к языку подходит, —
 И не пою я, а кричу, как ястреб:
 Солдаты Фландрии, давно ли вы
 Коней своих забыли, оседлавши
 Взамен их скамьи в кабаках? Довольно
 Кинжалами раскалывать орехи
 И шпорами почесывать затылки,
 Дыша вином у непотребных девок.
 Стучат мечи, пылают города.
 Готовьтесь к бою. Грянул страшный час.
 И кто на посвист жаворонка вам
 Ответит криком петуха, тот — с нами.
 Герцог Альба! Боец
 Твой близкий конец пророчит;
 Созрела жатва, и жнец
 Свой серп о подошву точит.
 Слезы сирот и вдов,
 Что из мертвых очей струятся,
 На чашку страшных весов
 Тяжким свинцом ложатся.
 Меч — это наш оплот,
 Дух на него уповает.
 Жаворонок поет,
 И петух ему отвечает.
Эдуард Багрицкий — Тиль Уленшпигель (Отец мой умер на костре): Стих
> 

