От ярких люстр сиреневый пожар.
Президиум, цветы, преподношенья…
А в самом центре грузный юбиляр,
Торжественный, как важный циркуляр,
С улыбкой принимает поздравленья.
С трибуны льется сладостный настой:
— Спасибо Вам за все, что Вы даете!
Ведь Вы начальник скромный и простой,
Душою светлый, сердцем золотой,
Отец в заботе и орел в работе!
На стол ложатся стопкой адреса,
В красивых папках из тисненой кожи.
Шуршат стенографистки, как стрекозы,
Гудят елейным хором голоса.
Дрожат в корзинах лилии и розы…
А в зале сослуживцы юбиляра.
Они-то знают, что он за герой.
Но незлобивость, этот вирус старый,
Ах, как живуч он в нас еще порой.
А ведь уж им-то подлинно известно,
Что юбиляр — умелый карьерист,
Скорей чиновник, чем специалист,
И никакой не «чуткий» и не «честный».
Всех, с кем не ладил, мстительно травил.
Одни льстецы ему кантаты пели.
Нет, никого он в мире не любил,.
Лишь кверху лез, заигрывал, хитрил,
Любой ценою добиваясь цели.
И юбилей вдет, как говорится,
«На саном высшем уровне», и тут
Ничто не приключится, не случится
И подхалима с места не прервут.
Ведь доброта, в людских глазах сквозя,
Наверно, так им шепчет почему-то:
— Нельзя ж ломать торжественной минуты.
Нельзя ломать? А почему нельзя?!
Вот если б все, кого он зло обидел,
Подсиживал и поедал живьем,
Кого за честность остро ненавидел,
Сказали б все что следует о нем?!
Сказали б все решительно и круто.
Все, не боясь и не смягчая слов,
Не глядя на торжественность минуты.
На адреса, подарки в льстецов.
Как он грубел и как жирел от чванства.
Как загонял между друзьями кляв.
И наплевать на то, что он начальство!
Ведь сукин сын — он всюду сукин сын!
Вот так, смахнуть бы к черту все фанфары
И — настежь окна! Кончился елей!
Вот это был бы славный юбилей,
По всем статьям достойный юбиляра!
