В тот грозный день, который я люблю,
 Меня почтив случайным посещеньем,
 Ты говорил, я помню, с возмущеньем:
 «Большевики стреляют по Кремлю».
 Гора до пят взволнованного сала —
 Ты ужасался… Разве знает тля,
 Что ведь не кистью на стене Кремля
 Свои дела история писала.
 В тот год на землю опустилась тьма
 И пел свинец, кирпичный прах вздымая.
 Ты подметал его, не понимая,
 Что этот прах — история сама…
 Мы отдаем покойных власти тленья
 И лишний сор — течению воды,
 Но ценим вещь, раз есть на ней следы
 Ушедшего из мира поколенья,
 Раз вещь являет след людских страстей —
 Мы чтим ее и, с книгою равняя,
 От времени ревниво охраняя,
 По вещи учим опыту детей.
 А гибнет вещь — нам в ней горька утрата
 Ума врагов и смелости друзей.
 Так есть доска, попавшая в музей
 .Лишь потому, что помнит кровь Марата.
 И часто капли трудового пота
 Стирает мать. Приводит в Тюильри
 Свое дитя и говорит: «Смотри —
 Сюда попала пуля санкюлота…»
 Пустой чудак, умерь свою спесивость,
 Мы лучше знаем цену красоты.
 Мы сводим в жизнь прекрасное, а ты?
 Привык любить сусальную красивость…
 Но ты решил, что дрогнула земля
 У грузных ног обстрелянного зданья.
 Так вслушайся: уже идут преданья
 О грозных башнях Красного Кремля.
Дмитрий Кедрин — Кремль: Стих
> 

