В порванной кубанке, небритый, рябой,
 Ходит по Берлину Василь Балабой.
 У Васьки на сердце серебряный хрестик,
 Бо Васька — герой Ледяного Похода.
 А только — пошли вы с тым хрестиком вместе к…
 То есть, извиняюсь… Дождик… Погода…
 Шапка у пуху. Сапоги у глине.
 Пожалиться некому, — разговорчик детский!
 Мало ль этой Людки у том у Берлине?
 И ведь каждая тварь говорит по-немецки!
 Отшумел ты, Вася! Труба нам с тобой!
 Блин с тебя, любезный Василь Балабой!
 Ты ли пановал малярийной Кубанью,
 Чуб носил до губ, сапоги до бедра?..
 Молодость проел ты и ряшку кабанью,
 Ту, что нагулял на харчах у Шкура!..
 Всякому понятно, что щука в пруде
 Чувствует себя, как рыба в воде!
 Перышко возьми да на счетах подбей-ка:
 Что ж тебе осталось? Подводит бока…
 Трубка-носогрейка да бритва-самобрейка,
 То есть — молочко от рябого бычка…
 В порванной кубанке, небритый, рябой,
 Тощий и в растерзанном виде,
 Шляясь по Берлину, Василь Балабой
 Зашел к атаману Гниде.
 Ходит она, гнида, в малиновых штанах,
 Грудь у ей, у гниды, уся в орденах,
 Ментик на гниде с выпушкой.
 Кушают они с лапушкой.
 Вытерла усы от блинов от пшеничных:
 «Кто его впустил, такую ворону? —
 Масло облизала. — Пройдите, станичник!
 Я уже пожертвовал, В церковь. Крону…» —
 Злость его взяла, не хватило ли сил
 (Он ведь пер на Орел, с-под Царицына драпал),
 Голова ль закружилась, а только Василь
 Шапку скинул, завыл, опрокинулся на пол:
 «За ваши за души, за эти гроши
 Клинком оглоушен я, пулей прошит.
 Вы гребли в сундуки серебро и меха,
 Запаскудили совесть и душу сожгли мою!..
 Для чего под Ростовом я клал потроха
 За твою за Единую да Неделимую?!»
 Взял Балабоя денщик-текинец,
 Дал натощак Балабою гостинец,
 Сел Балабой между лип на бульваре,
 Возле плевательниц на Фридрихштрассе…
 Скрипка мяукает где-то в баре,
 Молодость вспомнилась… Скучно, Вася!..
 Так-то. Людям — хресты и медали,
 А нам, медведям, ничего не дали!
 Варька, прощай! Я дарил тебе мыло.
 Ты, чай, поешь на морском берегу:
 «Девять я любила, восемь разлюбила,
 Одного позабыть не могу!..»
 За что же? За удаль ночного погрома?
 За хмель? За каемку погона?..
 Ерема, Ерема, сидел бы ты дома,
 Точил бы свои веретена!
Дмитрий Кедрин — Гибель Балабоя: Стих
> 

