Так давно, так загодя начал с тобой прощаться,
Что теперь мне почти уже и не страшно,
Представлял, что сначала забуду это, потом вот это,
Понимал, что когда-нибудь все забуду,
И останется шрамик, нательный крестик, ноющий нолик,
Но уж с ним я как-то справлюсь, расправлюсь.
Избегали сказок, личных словечек, ласковых прозвищ,
Чтоб не расслабляться перед финалом.
С первых дней, не сговариваясь, готовились расставаться,
Понимая, что надо действовать в жанре:
Есть любовь, от которой бывают дети,
Есть любовь, заточенная на разлуку.
Все равно что в первый же день, приехав на море,
Собирать чемоданы, бросать монетки,
Печально фотографироваться на фоне,
Повторять на закате: прощай, свободная ты стихия,
Больше я тебя не увижу.
А когда и увижу, уже ты будешь совсем другая,
На меня посмотришь, как бы не помня,
Потому что уже поплакали, попрощались,
И чего я тут делаю, непонятно.
Постоял на пляже, сказал цитатку, швырнул монетку,
Даже вместе снялись за пятнадцать гривен,
Для того ты и есть: сказать — прощай, стихия, довольно.
А зачем еще? Не купаться же, в самом деле.
Жить со мной нельзя, я гожусь на то, чтоб со мной прощаться,
Жить с тобой нельзя, ты еще честнее,
Ты от каждой подмены, чужого слова, неверной ноты
Душу отдергиваешь, как руку.
Жить с тобой нельзя: умирать хорошо, остальное трудно,
Я же сам сказал, твой жанр — расставанье.
Жить вообще нельзя, но никто покуда не понял,
А если и понял, молчит, не скажет,
А если и скажет — живет, боится.
И не надо врать, я любил страну проживанья,
Но особенно — из окна вагона,
Провожая взглядом ее пейзажи и полустанки,
Улыбаясь им, пролетая мимо.
Потому и поезд так славно вписан в пейзаж российский,
Что он едет вдоль, останавливается редко,
Остановок хватает ровно, чтобы проститься:
Задержись на миг — и уже противно,
Словно ты тут прожил не три минуты, а два столетья,
Насмотревшись разора, смуты, кровопролитья,
Двадцать улиц снесли, пятнадцать переименовали,
Ничего при этом не изменилось.
Ты совсем другое. Прости мне, что я про это.
Ты не скука, не смута и не стихия.
Просто каждый мой час с тобою — такая правда,
Что день или месяц — уже неправда.
Потому я, знаешь ли, и колеблюсь,
Допуская что-нибудь там за гробом:
Это все такая большая лажа,
Что с нее бы сталось быть бесконечной.
2005
(4 оценок, среднее: 3,75 из 5)