«В сем христианнейшем из миров
Поэты — жиды.»
(Марина Цветаева)
В душном трамвае — тряска и жар, как в танке, —
 В давке, после полудня, вблизи Таганки,
 В гвалте таком, что сознание затмевалось,
 Ехала пара, которая целовалась.
 Были они горбоносы, бледны, костлявы,
 Как искони бывают Мотлы и Хавы,
 Вечно гонимы, бездомны, нищи, всемирны —
 Семя семитское, проклятое семижды.
В разных концах трамвая шипели хором:
 «Ишь ведь жиды! Плодятся, иудин корено!
 Ишь ведь две спирохеты — смотреть противно.
 Мало их давят — сосутся демонстративно!».
 Что вы хотите в нашем Гиперборее?
 Крепче целуйтесь, милые! Мы — евреи!
 Сколько нас давят — а все не достигли цели.
 Как ни сживали со света, а мы все целы.
 Как ни топтали, как не тянули жилы,
 Что не творили с нами — а мы все живы.
 Свечи горят в семисвечном нашем шандале!
 Нашему Бродскому Нобелевскую дали!
Радуйся, радуйся, грейся убогой лаской,
 О мой народ богоизбранный — вечный лакмус!
 Празднуй, сметая в ладонь последние крохи.
 Мы — индикаторы свинства любой эпохи.
 Как наши скрипки плачут в тоске предсмертной!
 Каждая гадина нас выбирает жертвой
 Газа, погрома ли, проволоки колючей —
 Ибо мы всех беззащитней — и всех живучей!
Участь избранника — травля, как ни печально.
 Нам же она предназначена изначально:
 В этой стране, где телами друг друга греем,
 Быть человеком — значит уже евреем.
 А уж кому не дано — хоть кричи, хоть сдохни, —
 Тот поступает с досады в черные сотни:
 Видишь, рычит, рыгает, с ломиком ходит —
 Хочется быть евреем, а не выходит.
Знаю, мое обращение против правил,
 Ибо известно, что я не апостол Павел,
 Но, не дождавшись совета, — право поэта, —
 Я — таки да! — себе позволяю это,
 Ибо во дни сокрушенья и поношенья
 Нам не дано ни надежды, ни утешенья.
Вот моя Родина — Медной горы хозяйка.
 Банда, баланда, блядь, балалайка, лайка.
 То-то до гроба помню твою закалку,
 То-то люблю тебя, как собака палку!
 Крепче целуйтесь, ребята! Хава нагила!
 Наша кругом Отчизна. Наша могила.
 Дышишь, пока целуешь уста и руки
 Саре своей, Эсфири, Юдифи, Руфи.
Вот он, мой символ веры, двигавшей годы,
 Тоненький стебель последней моей опоры,
 Мой стебелек прозрачный, черноволосый,
 Девушка милая, ангел мой горбоносый.

