Какой-то тип страдал запоем.
В запое был он зверски лют,
Бросаясь с руганью, с разбоем
На неповинный встречный люд.
Казалось, за его разбойные замашки
Ему недолго ждать смирительной рубашки.
Но пьяницу друзья решили излечить,
Зло пьянства перед ним насквозь разоблачить
И водку поднести ему с такой приправой,
Чтоб он с минуты самой той,
Как выпьет мерзостный настой,
Пред водкой морщился б, как перед злой отравой,
Чтоб водочный ему был неприятен дух,—
Друзья преподнесли ему настой… из мух:
«Пей, милый! Снадобье особой изготовки!»
Что ж пьяница? Без остановки
Он стопку вылакал, икнул, взглянул на дно
И, там увидя мух — брюшко и две головки,—
Глотнул их тоже заодно,
Причмокнувши: «Ух ты! Уж не пивал давно
Такой чудеснейшей… муховки!»
В Берлине так один фашистский коновод,
Смеясь, хватался за живот,
Когда, фашистскую пред ним пороча шпанку,
Его стыдило: дескать, вот
Фашистских подвигов вскрываем мы изнанку.
Ответ далеким был от всякого стыда:
«Что?.. Молодцы мои — погромщики?.. О да!
Не понимаю, господа,
За что ж на них вы так сердиты?
Великолепные, ей-богу же, бандиты!»
