Уже сближалось солнце, нам незримо,
 С тем горизонтом, чей полдневный круг
 Вершиной лег поверх Ерусалима;
А ночь, напротив двигаясь вокруг,
 Взошла из Ганга и весы держала,
 Чтоб, одолев, их выронить из рук;
И на щеках Авроры, что сияла
 Там, где я был, мерк бело-алый цвет,
 От времени желтея обветшало.
Мы ждали там, где нас застал рассвет,
 Как те, что у распутья, им чужого,
 Душою движутся, а телом нет.
И вот, как в слое воздуха густого,
 На западе, над самым лоном вод,
 В час перед утром Марс горит багрово,
Так мне сверкнул — и снова да сверкнет! —
 Свет, по волнам стремившийся так скоро,
 Что не сравнится никакой полет.
Пока глаза от водного простора
 Я отстранял, чтобы спросить вождя,
 Свет ярче стал и явственней для взора.
По сторонам, немного погодя,
 Какой-то белый блеск разросся чудно,
 Другой — под ним, отвесно нисходя.
Мой вождь молчал, но было уж нетрудно
 Узнать крыла в той первой белизне,
 И он, поняв, кто направляет судно,
«Склони, склони колена! — крикнул мне. —
 Молись, вот ангел божий! Ты отныне
 Их много встретишь в горней вышине.
Смотри, как этот, в праведной гордыне,
 Ни весел не желает, ни ветрил,
 И правит крыльями в морской пустыне!
Смотри, как он их к небу устремил,
 Взвевая воздух вечным опереньем,
 Не переменным, как у смертных крыл».
А тот, светлея с каждым мановеньем,
 Господней птицей путь на нас держал;
 Я, дольше не выдерживая зреньем,
Потупил взгляд; а он к земле пристал,
 И челн его такой был маловесный,
 Что даже и волну не рассекал.
Там на корме стоял пловец небесный,
 Такой, что счастье — даже речь о нем;
 Вмещал сто душ и больше струг чудесный.
«In exitu Israel» — так, в одном
 Сливаясь хоре, их звучало пенье,
 И все, что дальше говорит псалом.
Он дал им крестное благословенье,
 И все на берег кинулись гурьбой,
 А он уплыл, опять в одно мгновенье.
Толпа дичилась, видя пред собой
 Безвестный край, смущенная немного,
 Как тот, кто повстречался с новизной.
Уже лучи во все концы отлого
 Метало солнце, их стрелами сбив
 С небесной середины Козерога,
Когда отряд прибывших, устремив
 На нас глаза, сказал нам: «Мы не знаем,
 Каким путем подняться на обрыв».
Вергилий им ответил: «С этим краем
 Знакомимся мы сами в первый раз;
 Мы тоже здесь как странники ступаем.
Мы прибыли немного раньше вас,
 Другим путем, где круча так сурова,
 Что вверх идти — теперь игра для нас».
Внимавшие, которым было ново,
 Что у меня дыханье на устах,
 Дивясь, бледнели, увидав живого.
Как на гонца с оливою в руках
 Бежит народ, чтобы узнать, в чем дело,
 И все друг друга давят второпях,
Так и толпа счастливых душ глядела
 В мое лицо, забыв стезю высот
 И чаянье прекрасного удела.
Одна ко мне продвинулась вперед,
 Объятия раскрыв так благодатно,
 Что я ответил тем же в свой черед.
О призрачные тени! Троекратно
 Сплетал я руки, чтоб ее обнять,
 И трижды приводил к груди обратно.
Смущенья ли была на мне печать,
 Но тень с улыбкой стала отдаляться,
 И ей вослед я двинулся опять.
Она сказала мне не приближаться;
 И тут ее узнал я без труда
 И попросил на миг со мной остаться.
«Как в смертном теле, — молвил дух тогда, —
 Тебя любил я, так люблю вне тленья.
 Я подожду; а ты идешь куда?»
«Каселла мой, я ради возвращенья
 Сюда же, — я сказал, — предпринял путь.
 Но где ты был, чтоб так терять мгновенья?»
И он: «Обидой не было отнюдь,
 Что он, беря, кого ему угодно,
 Мне долго к прочим не давал примкнуть;
Его желанье с высшей правдой сходно.
 Теперь уже три месяца подряд
 Всех, кто ни просит, он берет свободно.
И вот на взморье устремляя взгляд,
 Где Тибр горчает, растворясь в соленом,
 Я был им тоже в этом устье взят,
Куда сейчас он реет водным лоном
 И где всегда в ладью сажает он
 Того, кто не притянут Ахероном».
И я: «О если ты не отлучен
 От дара нежных песен, что, бывало,
 Мою тревогу погружали в сон,
Не уходи, не спев одну сначала
 Моей душе, которая, в земной
 Идущая личине, так устала!»
«Любовь, в душе беседуя со мной», —
 Запел он так отрадно, что отрада
 И до сих пор звенит во мне струной.
Мой вождь, и я, и душ блаженных стадо
 Так радостно ловили каждый звук,
 Что лучшего, казалось, нам не надо.
Мы напряженно слушали, но вдруг
 Величественный старец крикнул строго:
 «Как, мешкотные души? Вам досуг
Вот так стоять, когда вас ждет дорога?
 Спешите в гору, чтоб очистить взор
 От шелухи, для лицезренья бога».
Как голуби, клюя зерно иль сор,
 Толпятся, молчаливые, без счета,
 Прервав свой горделивый разговор,
Но, если вдруг их испугает что-то,
 Тотчас бросают корм и прочь спешат,
 Затем что поважней у них забота, —
Так, видел я, неопытный отряд,
 Бросая песнь, спешил к пяте обрыва,
 Как человек, идущий наугад;
Была и наша поступь тороплива.

