Это рушится песен лава,
 как вода, горяча, жива:
 наша молодость,
 наша слава,
 все наречия и слова.
 И бараньи плывут папахи,
 прихотливы и велики,
 шелком вышитые рубахи
 и английские пиджаки.
 Самой красочной песни — длинной
 путь-дорогой, строфа, беги,
 так же мягко идут козлиной
 тонкой кожицы сапоги.
 Горным ветром на нас подуло,
 в облаках моя голова —
 заунывные из аула
 закружили меня слова.
 Здесь, товарищи, без обмана,
 песня славная глубока —
 я приветствую Сулеймана,
 дагестанского старика.
 Мы гордимся такой нагрузкой —
 замечателен песен груз —
 и таджик, и грузин, и русский,
 и татарин, и белорус.
 Мы не сложим такого груза
 на прекрасном пути своем —
 мы, поэты всего Союза,
 собираемся и поем.
 О горах, уходящих в небо,
 о морях молодого хлеба,
 об Украине и Сибири,
 о шиповнике над водой,
 о стране — самой лучшей в мире,
 самой вечной и молодой.
 Это песню залетную птичью
 мы на сотни поем голосов,
 похваляясь пушниной и дичью
 всех опушек, болот и лесов,
 лососиной,
 охотой лосиной,
 поговоркою областной,
 похваляясь
 березой,
 осиной,
 краснораменскою сосной.
 Мы любуемся всем —
 пилотом,
 побежденным смертельным льдом,
 стратостатами,
 Красным Флотом,
 обороною
 и трудом.
 Нашей родины степи, склоны,
 мы, как песню, берем на щит.
 Пушкин смотрит на нас с колонны,
 улыбается и молчит.
 Всё прекраснее и чудесней
 этот славный для нас старик,
 и его поминает песней
 всякий сущий у нас язык.
Борис Корнилов — Со съезда писателей: Стих
> 

