1
Выхожу на улицу —
 рваною тучей,
 лиловатым небом,
 комьями огня,
 наказаньем-скукою
 и звездой падучей
 встретила полночная
 природа меня.
Поднял воротник,
 надвинул на лоб кепи,
 папиросу в зубы —
 шагаю, пою…
 Вижу —
развалились голубые степи,
 конница в засаде,
 пехота в бою.
Командира роты
 разрывает к черту,
 пронимает стужей,
 а жары — пуды.
 Моему коню
 слепая пуля в морду,
 падают подносчики
 патронов и воды.
Милая мама,
 горячее дело.
 Чувствую —
 застукают меня на этот раз:
 рухну я, порубан,
 вытяну тело,
 выкачу тяжелый
 полированный глаз.
Пусть меня покончат —
 главная обида,
 что, сопровождаемые
 жирной луной,
 сохлые звезды
 ужасного вида
 тоже, как шрапнели,
 рвутся надо мной.
И темнеет сразу —
 только их и видели —
 в темноте кудрявые
 чахнут ковыли,
 щелкают кузнечики,
 где-то победители,
 как подругу, под руку
 песню повели.
2
Вот жарища адова,
 жарь, моя,
 Красная…
 Ать, два…
 Армия.
 Пулеметчики-чики,
 бомбометчики-чики,
 все молодчики-чики
 начеку.
 Всыпали, как ангелу,
 господину Врангелю,
 выдали полпорции
 Колчаку.
Потихоньку в уголки
 смылись белые полки,
 генералы-сволочи
 лязгают по-волчьи.
А кругом по округу
 стон стоит —
 мы идем по окрику:
 — …Стой…
 — …Свои…
 И подохли, уськая
 (песенке привал),
 армия французская,
 русский генерал.
 Как победа близкая,
 власть советская —
 русская,
 английская
 и немецкая.
 Вот жарища адова,
 жарь, моя,
 Красная…
 Ать, два…
 Армия.
3
Засыхает песня,
 кровоточит рана,
 червячки слюнявые
 в провале синих щек;
 что ни говорите,
 умираю рано,
 жить бы да жить бы,
 еще бы…
 еще…
Так и выжил.
 Госпиталь,
 койка,
 сестра…
 — В душу, в бога, в господа, —
 тишина — остра.
Там за занавескою
 спрятали от нас
 нашу власть советскую —
 боевой приказ.
Где же это видано
 такое житье,
 чтобы было выдано
 мне мое ружье.
Дорогие…
 Ох, пора —
 душит меня,
 убирайте доктора,
 подавай коня…
Занавеска белая,
 и сестра маячит,
 червячки качаются,
 строятся в ряды —
 краем уха слышу:
 — Ничего не значит,
 успокойся, парень,
 выпей воды…
4
Вынес огнестрельную,
 рваную одну —
 голова лохматая
 стянута швом,
 все воспоминания
 уходят ко дну,
 всякая боль
 заживет на живом.
Выхожу на улицу —
 кости стучат,
 сердце качается,
 мир в кулаке,
 зубы — как собрание
 рыжих волчат,
 мышцы — как мыши
 бегают в руке.
Так что не напрасно
 бился я и жил я —
 широкая рука моя ряба,
 жилы, набитые кровью,
 сухожилья,
 так что наша жизнь —
 есть борьба.

