Люблю, Марина, что тебя, как всех,
 что, — как меня, —
 озябшею гортанью
 не говорю: тебя — как свет! как снег! —
 усильем шеи, будто лед глотаю,
 стараюсь вымолвить: тебя, как всех,
 учили музыке. (О крах ученья!
 Как если бы, под богов плач и смех,
 свече внушали правила свеченья.)
 Не ладили две равных темноты:
 рояль и ты — два совершенных круга,
 в тоске взаимной глухонемоты
 терпя иноязычие друг друга.
 Два мрачных исподлобья сведены
 в неразрешимой и враждебной встрече:
 рояль и ты — две сильных тишины,
 два слабых горла музыки и речи.
 Но твоего сиротства перевес
 решает дело. Что рояль? Он узник
 безгласности, покуда в до-диез
 мизинец свой не окунет союзник.
 А ты — одна. Тебе — подмоги нет.
 И музыке трудна твоя наука —
 не утруждая ранящий предмет,
 открыть в себе кровотеченье звука.
 Марина, до! До — детства, до — судьбы,
 до — ре, до — речи, до — всего, что после,
 равно, как вместе мы склоняли лбы
 в той общедетской предрояльной позе,
 как ты, как ты, вцепившись в табурет, —
 о карусель и Гедике ненужность! —
 раскручивать сорвавшую берет,
 свистящую вкруг головы окружность.
 Марина, это все — для красоты
 придумано, в расчете на удачу
 раз накричаться: я — как ты, как ты!
 И с радостью бы крикнула, да — плачу.
Белла Ахмадулина — Уроки музыки: Стих
> 

