Пауки в окне.
 А у присяжных то же изумленье
 В глазах застыло — тридцать пятый год.
 Я их любила за единодушье,
 За полную готовность присудить
 Меня к чему угодно…
 В инфаркте выносили прокуроров,
 Десятки лет искали адвоката,
 Он где-то был, вот здесь, почти сейчас.
 И третье поколение конвойных
 Винтовку лихо ставило к ноге.
 Как хорошо теперь — защитник будет,
 И можно, значит, беззаботно спать.
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 Нет, умер он от старости, и это
 Был не он, а кто-то в маске…
Скамейка подсудимых. . . . . . . .
 Была мне всем: больничной койкой
 И театральной ложей…
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 Но, может быть, о ней уже довольно.
 Я пропотелый ватник и калоши
 Высокие — ношу тридцатый год.
 И муху, что ползет по лбу, не сгонишь.
…У кого-то рождались дети, кто-то получал высокие награды
 — кто-то умер, а я еще вдыхала дух махорки и крепкий душный
 запах сапог солдатских.
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И страшный голос протокол читал, и всем казалось — это человек,
 а это черный рупор надрывался и повторял все те же тридцать фраз все тридцать лет.
 Все помнили все это наизусть, все с каждою сроднились запятою.
Я защищаю
 Не голос, а молчание мое.
 . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 И я не знаю — лето за окном,
 Иль моросит холодный серый дождик,
 Иль май идет и расцвела сирень,
 Та белая — что обо мне забыла,
 Как все и всё…
 . . . . . . . . . . . .
А я сижу — опять слюну глотаю
 От голода. — А рупор говорит.
 Я узнаю, какой была я скверной
 В таком году, как после становилась
 Еще ужасней.
 . . . . . . . . . .
Как в тридцать лет считалась стариком, а в тридцать пять обманами и лестью
 кого-то я в Москве уговорила прийти послушать мой унылый бред,
 как дочь вождя мои читала книги и как отец был горько поражен.
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 О сказочка про белого бычка!
 Мне кажется, что тот бычок обязан
 В моем гербе найти себе покой.
 А после выступают стукачи…
 Их было много, и они казались
 Всех благородней, сдержанней, скромнее.
 С каким достоинством, с каким уменьем
 И. . . . . .они себя держали.

