Я хожу по лесным дорогам,
Где в траншеях растёт бурьян,
И читаю стихи сорокам,
Ветру, солнцу и муравьям.
Лес молчит, словно критик строгий.
Только птицы трещат в тиши.
Одобряют стихи сороки.
«Хороши, — кричат, — хороши!..»
Забрались молодые ёлки
В неуютный старый окоп.
Сиротливо лежат осколки
На припёке песчаных троп.
А внизу, за оврагом волчьим,
Спит снаряд в песке у реки.
Вырос худенький колокольчик
Возле ржавой его щеки.
Над оврагом шумит ракита.
Лес к зелёной воде приник…
«Очень сильно он был побитый!» —
Говорит мне старый лесник.
«Видишь, сколько тут всякой ржави.
Скрозь железо, где ни копни.
А потом короеды жрали,
Гниль крушила битые пни.
Лес бы выдюжил, он привычный.
Каждый год — пожар, шелкопряд.
Да попался дурак лесничий.
Много лет рубили подряд.
Что получше — пошло на срубы.
Все мы, видно, не без греха.
После тех «санитарных» рубок
Оставалась одна труха…»
Мы идём с лесником в контору.
Под ногами шуршит песок.
Поднимается солнце в гору
По деревьям наискосок.
Между старых, стоящих порознь,
Безвершинных кривых дубов
Поднялась молодая поросль,
Занимая склоны холмов.
У крыльца телок на приколе.
За конторой — луг, тополя.
Лес корявый. Ржаное поле.
Дорогая моя земля.
