При токахъ быстрыхъ водъ была долина красна.
 Рамира слышу я тамъ жалобу нещасна,
 Но веселюся я пріятнѣйшей страной;
 О рощи, о луга, восплачите со мной!
 Восплачите со мной источники и рѣки!
 Но буду я любимъ Исменою во вѣки.
 Мнѣ больше ни чево на свѣтѣ семъ не жаль,
 Тверди мой, ехо, стонъ и злу мою печаль!
 Исмена гдѣ пасу, ужъ тѣхъ луговъ не видитъ!
 Дарю подарки ей, подарки ненавидитъ.
 Намнясь изъ рукъ моихъ она цвѣты взяла,
 Однако изъ цвѣтовъ вѣнка не соплела:
 Цвѣты увяли такъ для пущой мнѣ угрозы:
 Тюлпаны, лиліи, ясмины, красны розы:
 Увяла съ ними вдругъ надежда вся моя:
 Не ѣмъ, не пью, не сплю, тоскую только я.
 Какъ нимфы Фебову предвѣстницу встрѣчаютъ,
 И овцы голосу свирѣлей отвѣчаютъ;
 Товарищи мои ликуютъ во стадахъ,
 Какъ вѣтры свѣжія на ключевыхъ водахъ:
 А я лежу въ одрѣ объятъ пастушьимъ домомъ,
 Какъ будто дерево поверженное громомъ:
 Шалашъ мой видитъ то, что я всю ночь не сплю,
 И что различныя мученія терплю:
 А въ тѣ часы, когда другія всѣ не сонны,
 Мои тяжелыя ко сну лишъ мысли склонны,
 Колико въ шалашѣ ни тщуся отдохнуть.
 Приду подъ тѣнь дровосъ, хочу глаза сомкнуть
 Но сонъ меня и тамъ отъ мукъ не избавляетъ
 Бѣжитъ, и во слезахъ подъ тѣнью оставляетъ.
 Когда бъ ты грудь мою проникнути могла;
 Когдабъ узнала ты, какъ ты меня зажгла,
 Исмена, ты бъ о мнѣ конечно поболѣла;
 И о любовникѣ нещастномъ сожалѣла!
 Не хочешь ты внимать сихъ жалостныхъ рѣчей,
 Отъ плачущихъ моихъ скрываешься очей.
 Гдѣ я, тамъ нѣтъ тебя: къ тебѣ прийти рабѣю:
 Хочу сказать люблю, и молвить не умѣю.
 Или разрушити тобою мнѣ животъ,
 Чтобъ жаръ любви потухъ на днѣ сихъ хладныхъ водъ?
 Когда коснешься ты Исмена сей дороги,
 И станешь омывать на сихъ потокахъ ноги,
 Воспомни, что тобой злой рокъ меня унесъ,
 Смѣшай съ струями ихъ хотя немного слезъ.
 Начни быть жалостью хоть поздно побужденна;
 Коль ты не тиграми ирканскими рожденна,
 И естьли какъ они ты зла не такова!
 Исмена межъ кустовъ внимала тѣ слова,
 И мня: почто ему въ пустынѣ лицемѣрить?
 Что любитъ онъ меня, конечно должно вѣрить.
 Не сѣтуй, говоритъ, ты здравіе губя:
 Коль любишь ты меня, такъ я люблю тебя.
 Я для ради тово съ тобой, мой свѣтъ, чужалась,
 Что я притворности въ жару твоемъ пужалась.
 Не часто ли любви лишъ только во устахъ:
 И столько же цвѣтутъ какъ розы на кустахъ?
 Поутру видимы прекрасны были розы:
 А къ вечеру одни останутся лишъ лозы.
 Клянется ей пастухъ; но клятвы пастуха
 Къ чему уже, когда пастушка не лиха?
 Тому, что сѣяно, часы приходятъ жатвъ….
 Исмена говоритъ: оставь ты лишни клятвы,
 Не клятвамъ вѣрю я, но жалобѣ твоей,
 И для свидѣтельства, еще пустынѣ сей,
 Котора на меня твои внимала пѣни.
 Передъ Исменой ставъ любовникъ на колѣни,
 Со всей горячностью и нѣжностью любя,
 На вѣки въ радости вручаетъ ей себя.
 Въ сладчайшемъ чувствіи минуты пролетаютъ,
 Играютъ мысли ихъ, сердца и кровь ихъ таютъ,
 Уже къ союзу ихъ темнѣютъ небеса,
 И солнце нисходя садится за лѣса:
 Сплетены вѣтьви древъ лужайку ону кроють,
 Которыя брега журчащи воды моютъ,
 Гдѣ вѣтры тихія имъ дуютъ во власы,
 И прохлаждаютъ ихъ вѣчернія часы.
 Любовники тогда имѣя мысли плѣнны,
 Отъ шума деревень въ пустыняхъ удаленны:
 И удалясь еще и отъ стрегомыхъ стадъ,
 Ко исполнонію въ желаніи отрадъ,
 Ко увѣнчанію веселія приходятъ,
 И беспрепятственно что надобно находятъ:
 И не завидуютъ на свѣтѣ ни чему,
 Предпочитая то сокровище всему.
 Цѣлуясь говорятъ сто кратъ: люблю не ложно.
 Въ послѣдокъ — етова изобразить не можно.
 Что началъ Купидонъ, то Гименъ окончалъ
 И жаръ ихъ, радостнымъ восторгомъ увѣнчаль.
Александр Сумароков — Исмена: Стих
> 

