Александр Сумароков — Феламира: Стих

Часы пріятнаго при вѣчерѣ зефира,
Рвала себѣ цвѣты младая Ѳеламира,
Къ пастушкѣ подошелъ влюбившійся пастухъ,
Котораго ей былъ давно покоренъ духъ.
Пастушка и сама была любви покорна,
Хотя въ наружности казалася упорна:
И пламень чувствуя къ Леяндру во крови,
Уснливалася противиться любви:
Колико было льзя сей пламень истребляла;
Но истребленіемъ ево усугубляла;
И тщася иногда Леяндра забывать,
Старалася огня пыланье задувать;
Чѣмъ болѣе огонь задуть она желаетъ,
Тѣмъ больше силится и больше онъ пылаетъ.
За чѣмь, за чѣмъ ко мнѣ сюда приходишь ты.
Мѣшаешь ты мнѣ рвать, ко завтрему цвѣты:
Во взавтрешній мнѣ день, на самомъ на разсвѣтѣ;
Шестнатцать будетъ лѣтъ, какъ я живу на свѣтѣ.
На что жъ рабячишься ты памятуя то,
Сердяся на меня не вѣдомо за что?
Я дѣло дѣлаю; а ты мнѣ въ томъ мѣшаешь.
На что себя, на что цвѣтами украшаешь,
Когда влюбившихся прельщаешь ты круша?
Да ты жъ и безъ цвѣтовъ довольно хороша.
Севоднешній вѣнокъ ко завтрему увянетъ,
И перьвой мнѣ Леяндръ смѣяться взавтрѣ станетъ.
Не смѣхъ въ умѣ моемъ; тобой животъ гублю,
За ту одну вину, что я тебя люблю.
Когда тебя я гдѣ, дражайшая, не вижу,
Потоки и луга и рощи ненавижу;
Но къ мукѣ иногда узрѣть тебя хочу:
Узрѣвъ бесчувствую, не движусь и молчу:
Въ очахъ моихъ туманъ, на сердцѣ тяжкій камень.
И зжетъ мою всю кровь тончайшій самый пламень,
Блѣднѣ.ю и дрожу и хладный потъ лію,
И кажется, что я кончаю жизнь мою.
И я бъ тебя, Леяндръ, подобно полюбила,
Когда бы я въ любви себя не позабыла;
Но я слыхала то, что дѣвушка любя,
Не помнитъ иногда, въ любви сама себя:
Въ жару забудется, себя не умѣряетъ,
И что хранила въ вѣкъ, въ минуту то тѣряетъ.
На что жъ орателю пахать и сѣять рожь,
Когда ея не жать, и трудъ ево на что жъ?
На что траву косить: иль только ради тлѣна,
Когда бы изъ нея не дѣлали мы сѣна?
Не должны яблоии въ садахъ имѣти мѣстъ,
Коль съ вѣтвій ихъ ни кто ни яблок.а не съѣстъ,
А въ красотѣ еще сугубыя успѣхи;
Дая она другимъ даетъ себѣ утѣхи.
Но твой я вслушалась понятно разговоръ;
Да естьли яблоки сорветъ со древа воръ.
Сорвавъ плоды, когда плодами сытъ воръ станетъ,
На обнаженное онъ древо и но взглянетъ.
Ахъ, естьли бъ яблонь та чувствительна была,
Отъ горести бы впредь во вѣкъ не расцвѣла!
А естьли чувствіе мое не лицемѣрно;
Твое суровство мнѣ излишно и чрезмѣрно,
Оставь меня, Леяндръ, оставь ты мнѣ покой!
На что утѣхи мнѣ смѣшенныя съ тоской?
Хочу забавами другими наслаждаться,
И въ вѣкъ любовію ни чьей не побѣждаться.
Не зжетъ не холодитъ пріятная весна,
Безстрастная такъ жизнь покойна и красна;
Не трогай ты меня, и скрой свои мнѣ пѣни!
Любовникъ падаетъ предь нею на колѣни:
Я пѣней ни какихъ тебѣ не говорю,
Лишь только мучуся и въ пламени горю:
И естьли я съ тобой въ сей часъ не соглашуся;
Въ сей часъ и жизни я передъ тобой лишуся.
Чѣмъ имя здѣсь твое на коркахъ я черчу,
Сей ножъ я кровію своею омочу.
И къ утолѣнію жестокія напасти,
Онъ хочетъ передъ ней, ножемъ произенный, пасти.
Пастушка вскрикнула всю память погубя::
Отчаянный Леяндръ? Люблю, люблю тебя.
Онъ бросилъ ножъ и съ нимъ свою отбросилъ муку,
И Ѳеламирину, сто кратъ, цѣлуетъ руку.
Шеснатцать въ оный день кончается ей лѣтъ,
Въ семнатцатомъ году суровости въ ней нѣтъ.