Зеленыя луга вручая тихой нощи,
Кончаетъ солнце бѣгъ, спускается за рощи.
Шумящая рѣка въ молчаніи текла,
И згладились струы подобіемъ стекла:
Успокояются уже лѣса и воды:
Пастушки во трудахъ сошлися въ короводы;
Одной пастушки тутъ во короводахъ нѣтъ:
Не пляшутъ ужъ она и пѣсенъ не поетъ;
Крушится, что пастухъ люблю тебя не скажетъ;
Но какъ сказать, когда она любви не кажетъ.
Со Амариллою оъ обширный разговоръ,
Не смѣетъ и войти влюбленный Полидоръ:
Взаимныя любви не вѣдая стонаютъ,
И щастья своево съ обѣихъ странъ не знаютъ.
Во короводѣ онъ своей любезной ждетъ;
Любезная ево во короводъ нейдетъ.
Отходитъ даляе отъ тушошнихъ веселій,
Чтобъ горесть умягчить; но нѣтъ цѣлебныхъ зелій;
Смягчаетъ ету скорбь и въ сердцѣ лютый ядъ,
Одинъ любезныя влюбившемуся взглядъ.
Во изумленіи пастухъ по рощамъ ходитъ:
И вдругъ нечаянно пастушку онъ находить:
Не кончилисъ игры и пляска на лугу.
Пастушка на крутомъ потока берегу:
Въ уединеніи въ уныніи сидѣла,
И пристально въ струи прозрачныя глѣдела,
Вѣщаючи: сквозь вась прозрачныя струи,
Проникнули до дна глаза теперь мои:
Ахъ, естьли бы они проникнули подобно,
Сквозь тверду въ сердце грудь и видѣли подробно,
Въ любезномъ сердцѣ мнѣ тончайшій самый сокь,
Какъ мѣлкой вижу я, сквозь васъ, на днѣ песокъ.
Въ блаженствѣ бъ я себя съ богиньми равну зрѣла,
Или бы болѣе въ любови не горѣла.
Не слышалъ Полидоръ любовныхъ сихъ рѣчей,
Лишъ видѣлъ: прыскали слезъ капли изъ очей.
Онъ, тронутъ жалостью, любезну утѣшаетъ:
О чемъ ты сѣтуешь, пастушку вопрошаетъ.
Не можешь ожидать покойнаго ты сна:
Или не веселитъ уже тебя весна:
Мнѣ кажется, теперь Зефиры какъ ни вѣютъ,
Власамъ твоимъ они коснутися не смѣютъ:
На сьѣтлыхъ небесахъ не знать угрюмыхъ тучъ,
И ясная луна, какъ солнце, мечетъ лучъ:
Благоуханіе надъ нашими мѣстами,
Долины тучныя украшенны цвѣтами,
Текущи съ горъ ключи журчаніемъ шумятъ,
И нѣкой нѣжностью въ насъ чувствіе томятъ.
Томися нѣжностью; тебѣ она забава;
Спокойся ею ты, а мнѣ она отрава.
Да что же здѣлалось прокрасная тебѣ?
Прекрасна я иль нѣтъ, прекрасна я себѣ
Я етой похвалы гнушаюсь и стыжуся,
То зная что тебѣ прекрасной не кажуся.
Между другихъ цвѣтковъ какъ розовой цвѣтокъ,
Или въ звѣздахъ звѣзда всходяща на востокъ,
Такъ ты въ моихъ глазахъ межъ дѣвушокъ прекрасныхъ.
Я слышать не могу твоихъ похвалъ безстрастныхь:
Не перьвый говоритъ такую лѣсть пастухъ.
Когда вздыхаешъ ты драгая, то мой духъ,
А капли слезь твоихь, моей то капли крови;
Ни кто не ощущалъ толь жаркія любови:
Въ жаръ песьихъ тако дней засохшій лугъ горитъ:
Не ротъ тебѣ то мой, но сердце говоритъ:
Тебѣ сіи слова любезнѣйшая новы;
Но слышали сто кратъ то здѣшнія дубровы,
Какъ я именовалъ не склонную стѣня,
И имя здѣсь твое на тыквахъ у меня.
Какъ осенью морозъ во тыквы только рѣзнеть,
И имя тутъ мое со тыквами исчезнетъ:
Минется время тыквъ, исчезнутъ тыквы тѣ;
Исчезнетъ тутъ на нихъ и имя красотѣ.
Да въ сердцѣ у меня останется во вѣки:
И прежде потекутъ къ своимъ вершинамъ рѣки.
А естьли ето я передъ тобою лгу,
Кропива пусть одна въ моемъ ростетъ лугу,
И чистый мой потокъ сокроется подъ землю.
Не льстишь ли — нѣтъ не льстишь — и истинну я внемлю;
Спокойся ты моя скорбящая душа,
Толико много дней всякъ часъ меня круша:
Преобратись мой стонъ въ играніе и смѣхи,
А ты источникъ будь свидѣтель сей утѣхи!
Александр Сумароков — Амарилла: Стих
>
