У русского царя в чертогах есть палата:
Она не золотом, не бархатом богата;
Не в ней алмаз венца хранится за стеклом;
Но сверху донизу, во всю длину, кругом,
Своею кистию свободной и широкой
Ее разрисовал художник быстроокой.
Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн,
Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен,
Ни плясок, ни охот, — а все плащи, да шпаги,
Да лица, полные воинственной отваги.
Толпою тесною художник поместил
Сюда начальников народных наших сил,
Покрытых славою чудесного похода
И вечной памятью двенадцатого года.
Нередко медленно меж ими я брожу
И на знакомые их образы гляжу,
И, мнится, слышу их воинственные клики.
Из них уж многих нет; другие, коих лики
Еще так молоды на ярком полотне,
Уже состарились и никнут в тишине
Главою лавровой…
Но в сей толпе суровой
Один меня влечет всех больше. С думой новой
Всегда остановлюсь пред ним — и не свожу
С него моих очей. Чем долее гляжу,
Тем более томим я грустию тяжелой.
Он писан во весь рост. Чело, как череп голый,
Высоко лоснится, и, мнится, залегла
Там грусть великая. Кругом — густая мгла;
За ним — военный стан. Спокойный и угрюмый,
Он, кажется, глядит с презрительною думой.
Свою ли точно мысль художник обнажил,
Когда он таковым его изобразил,
Или невольное то было вдохновенье, —
Но Доу дал ему такое выраженье.
О вождь несчастливый! Суров был жребий твой:
Все в жертву ты принес земле тебе чужой.
Непроницаемый для взгляда черни дикой,
В молчанье шел один ты с мыслию великой,
И, в имени твоем звук чуждый невзлюбя,
Своими криками преследуя тебя,
Народ, таинственно спасаемый тобою,
Ругался над твоей священной сединою.
И тот, чей острый ум тебя и постигал,
В угоду им тебя лукаво порицал…
И долго, укреплен могущим убежденьем,
Ты был неколебим пред общим заблужденьем;
И на полупути был должен наконец
Безмолвно уступить и лавровый венец,
И власть, и замысел, обдуманный глубоко, —
И в полковых рядах сокрыться одиноко.
Там, устарелый вождь! как ратник молодой,
Свинца веселый свист заслышавший впервой,
Бросался ты в огонь, ища желанной смерти, —
Вотще! —
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О люди! жалкий род, достойный слез и смеха!
Жрецы минутного, поклонники успеха!
Как часто мимо вас проходит человек,
Над кем ругается слепой и буйный век,
Но чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведет в восторг и в умиленье!
Анализ стихотворения «Полководец» Пушкина
Приближение юбилея событий Отечественной войны 1812 года сподвигло А. Пушкина посетить Военную портретную галерею, организованную в Зимнем дворце. Его поэтическая мысль обратилась к образу военачальника М. Барклай-де-Толли.
Стихотворение написано в 1835 году, опубликовано годом позже. По жанру – элегия, по размеру – ямб со смежной рифмой. Поводом для него послужил портрет кисти английского художника Д. Доу. Писал его живописец уже после смерти героя, по гравюре, и придал ему романтический ореол. Полководец был отстранен от командования, попал в немилость. Впрочем, с 1813 года он вновь был в строю и получал награды. Итак, поэт в очередной раз идет во дворец, чтобы увидеть отнюдь не сокровища и диковины, не собрание живописных полотен на разные сюжеты, а множество лиц, реально живших и еще живущих героев того «чудесного похода». Сам поэт был слишком юн в годы той войны, но, возможно, запомнил разговоры с критикой героя: даже тот, «чей ум тебя и постигал», не решался идти против общественного мнения, присоединялся к хору порицателей.
«О вождь несчастливый!» — таким восклицанием характеризует поэт полководца. «Народ, таинственно спасаемый тобою»: иностранец по происхождению, М. Барклай-де-Толли посвятил жизнь службе России. «Ругался над твоей священной сединою»: план военных действий, выдвинутый полководцем, был отвергнут и осмеян, случившиеся неудачи приписаны в вину ему лишь одному. Затем напрасно он искал «желанной смерти» в бою. «О люди! Жалкий род, достойный слез и смеха!» — патетически восклицает А. Пушкин. Люди развенчали настоящего героя и забыли о нем. Прошли годы, и его имя вновь звучит в полную силу, поскольку его «высокий лик» поэта привел «в восторг и в умиленье!» Восклицания завершают последние строки.
Лексика возвышенная, интонация торжественная и негодующая. Перифраз: устарелый вождь! Оксюморон: желанная смерть. Врагов полководца поэт именует самыми нелестными эпитетами: чернь дикая, жрецы минутного, жалкий род, представители «слепого и буйного века». Здесь чувствуется типичная для мировой поэзии антитеза непонятого героя и толпы, сильного характера, противостоящего незаслуженным невзгодам. Целью поэта было не умалить заслуги других военачальников 1812 года, а напомнить обществу о допущенной несправедливости.
Стихотворение «Полководец» А. Пушкина — соединение лирического и эпического начала, исторического материала, размышлений над судьбой незаурядного человека.
